контрастирующий со всем произведением вообще, наводит на мысль об
ироническом отношении к адресату: «Поэтому не истощится в сердце моём
любовь, и голос мой не устанет от похвалы, и помыслы мои от почитания
величия твоего… Более пространное и полное, хорошее слово,
приличествующее тебе и твоим добродетелям, мы в другое время составим… Не
усомнюсь и звездой светлой назвать тебя, от которой лучи дурные не
исходят. Ты светильник горящий, который не омрачается; ты благовонный
цветок добродетели, который смрада клеветы гнушается…»[58] и т.п. С
помощью тонкой иронии, Карпов издевается над митрополитом, который, к
своему несчастью, отважился посочувствовать опальному боярину. Не
остались не затронутыми даже гастрономические вкусы митрополита Даниила:
«Ведь я желаю, чтобы сочиненьице это неучёное для твоих учёных ушей столь
же приятно было бы, как для уст моих была приятна твоя рыбица, даром мне
данная».[59]
II) Основная часть
1) В начале основной части Карпов широко и независимо поставил затронутый
вопрос, перелагая мысль митрополита: «Для устойчивости дела
народного,[60] или царства, или власти важнее правда или
терпение?»[61]
a) Допустим, что нужно терпение. Если так, если все должны
руководствоваться принципом терпения, «тогда воотще сложены суть
законы. Тогда обычаи святые и благые уставы разърушени и въ
царствехъ, в начальствех, во градехъ, сожительство человекъ живеть
безъ чину»[62]. «…Тогда несть треба царьству или владычьству
правители и князи; престанет убо начальство, владычьство и
господьство, и живется безъ чину; с молвою силный погнетет
безсилнаго, да трепение имать. Ниже треба будетъ судей въ царстве
имети, иже коемуждо правду учинят, зане трепение вся исполнитъ».
«Дело народное въ градехъ и царствехъ погибнет длъгодушьствомъ
трепениа, долготрепение в людехъ безъ правды и закона общества
добро разърушает и дело народное ни во что низводитъ, злыа нравы в
царствехъ вводит и творитъ людей государемъ непослушныхъ за
нищету», - показывает автор. Нельзя отрицать, что Карпов оценивает
терпение и со своей позиции, позиции состоятельного боярина,
который при подобной государственной политике может потерять всё
своё имущество и лишиться атрибутов своего высокого происхождения.
Если он тоже будет обязан терпеть, то «оставится от отечьства,
изгонится от службы честны, причтется нищъ ко службе непотребне и
не како по его отечьству». Обобщая, можно сказать, что по Карпову
терпение вводит анархию, дурные нравы и беззаконие, рушащие
общество и государство. Терпение без закона – скрытая взрывная
сила, которая в любой момент может вылиться в неподчинение людей
своим государям.
b) Если не терпение[63], то правда важнее для государства. Карпов
прибегает к авторитету Аристотеля: «Сего ради всякъ градъ и всяко
царьство, по Аристотелю, управлятися имать от начальникъ въ правде
и известными законы праведными, а не трепениемъ». Причину
необходимости закона Карпов видит в том, что «человечьский род
немощенъ есть и паче похотению последуеть чювственому, неже правому
словества суду». Всю историю он делит на три периода с тремя
законами: «во вся времяна под законы жити: первое, въ время
естества, под закономъ естественымъ; второе, во время закона, под
закономъ Моисейским; третьее, и ныне, во время благодати, под
законом Христовым». Историческая цепь законодательств и
преступлений («от пръваго зла Каинова дажъ до последняго
злачеловеци в сем смертном мире всегда будуть злии меж добрыхъ
смешны») обосновывают необходимость закона: «Закономъ быти нужа бъ,
да техъ страхом человеческая дерзость запретится». Для народа
необходимы начальники, которые восстановят справедливость. Идеал
такого начальника – библейский «гуслей игрец Давид», который из
разнообразных струн извлекает единый аккорд, согласие, гармонию.
Так же и «начальникъ всякого самодръжства блудящихъ и врежающихъ
грешникъ понудити имать на согласие благых грозою закона и правды,
а добрыхъ подвластныхъ беречи своимъ жалованием и уроженною
милостью и раздражати къ добродетелемъ…, злых же казньми
полутшати…, ненасыщаемыхъ же и злых… отнюдь истребити».
2) Мы установили, что Карпов был сторонником монархии. Какими же
качествами должен был обладать этот монарх, помимо честности и
организационных способностей?
a) Он должен пресекать, не игнорировать насилие над тем же терпением и
творить справедливый, равный для всех суд, потому что это его
религиозная обязанность и если « не сотворит ниже прилеженъ въ
попечении своихъ подвластных будеть, но неповинных от силныхъ
погнестися попустит, тогда грехи и насильства погнетающих своа
творитъ и за тая ответъ въздати велиему Судыи…».
b) При том закон нужен ещё и для того, чтобы правитель не
злоупотреблял своим положением: «Того ради даны законы, да не кто
силне вся възможетъ».[64]
3) Необходимо отметить, что Карпов не отрицает терпение полностью: «Всемъ
бо христовернымъ имеемо есть терпение такоже под заповедию и
евангельскимъ советомъ – овемъ боле, овемъ менши по разчинию лицъ, и
дела, и времени». Это личное дело каждого человека, христианский опыт
нравственного совершенствования[65], подвига, поэтому «ин есть судъ въ
духовныхъ лицехъ, а инъ въ мирьском начальстве». Терпение не должно
быть всеобщим гражданским законом. Это удел праведников, который не
должен давать повод для проповеди мазохизма. «Иже убо возжелает
въистину терпелив быти, треба есть ему мысль горделивую оставити,
Христу последовати и от мира сего плыти ко пристанищу пустынному; а
иже в въ буряхъ и волненияхъ сего мира съблюсти возможеть, далече
блаженнее будеть».
4) Терпение Карпов понимает ещё в одном аспекте: как милость,
снисходительность к преступникам. «Если «правда» у Карпова – это
справедливое управление государством, то закон – нормы человеческого
общежития, понимаемые сквозь призму христианства»[66]. Милость же –
это неотъемлемая часть государственного управления. Она сглаживает
строгость закона и правды, делает их приложимыми к каждому конкретному
случаю. Фёдор Карпов даёт очень мудрую формулировку: «Милость бо безъ
справды малодушьство есть, а правда безъ милости мучительство есть…
милость правдою подстрекаема, а правда милостью укрощаема сохраняють
царя царство въ многоденьстве». За милость подвластные любят своих
правителей: «ради милости бо предстатель и князь от подвластных велми
любится».
III) Так заканчивается основная часть, в которой Карпов излагал свою
концепцию. В заключительной части он снова начинает диалог с
Митрополитом. Намекая, что начинает новую тему («сиа предрекши, некая
тебе новая составлю»), он, в то же время, продолжает уже о практике своей
теории.
1) Боярин характеризует современное ему время так: «По апостолу «яко дние
злие суть» мню, конци векъ достигоша». В.Ф. Ржига обнаружил в
послании, в этой части Послания буквальный перевод двух стихов из
«Метаморфоз» Овидия, которыми Карпов старается подтвердить свои
слова:[67]
Златыа веки суть въистинну ныне: много златомъ
Приходит санъ, златомъ съветуется любовь.
Въ цене цена ныне есть, деть кенсон саны,
Кенсон[68] дружбы, убогий везде лежитъ празденъ.[69]
Ныне живут от похищениа; несть гостиникъ от гостя
безъ боязни.
Несть тесть от зятя; и братская убо любовь редка есть.
Д. Фрейданк указал в том же послании ещё на две цитаты из Овидия
(«Искусство любви», «Фасты»).[70]
Карпов восклицает, что «такъже и Петръ, апостольский началникъ, днесь
аще съ теологиею и разныхъ силъ с чюдесы приидеть, аще ничего не принесетъ,
дверемъ затвореннымъ, извержется вонъ». Это фрагмент безусловно также
является реминисценцией из Овидия («Искусство любви»), только Гомер Овидия
заменён на апостола Петра.
«Никоторый порокъ не скуденъ и грехъ похотный, от него же дело опщее
человеческое падаеть[71]. Много ныне в мире в наши времяна льстей и
лукавьствы…», - далее идёт перечисление пороков[72]. Сразу бросается в
глаза, что Карпова больше тревожит нравственное растление народа. Своей
тирадой Карпов хочет продемонстрировать митрополиту, к каким результатам
приводит человечество, в том числе и в моральном отношении, отказ от
следования его истинной государственной модели, что ясно показывает
заключительная реплика: «От сихъ бо цело уразумелъ еси, коль вредными и
неугодными стезями хромыми ногами, слепыма очима она земная власть и все
естество человечьское ходить ныне».
2) В заключительном абзаце Карпов прощается с митрополитом и уже искренно
желает ему обрести путь к христианскому спасению и Царствие
небесное[73], аллегорическое описание которого он даёт. Этот путь для
Карпова – в истинном служении Отечеству.
Всякий человек, обладающий властью склонен
злоупотреблять ею.
Шарль Луи Монтескье
Плохие законы – худший вид тирании.
Эдмунд Бёрк
Справедливость – это истина в действии.
Справедливость без силы и сила без
справедливости – обе ужасны.
Жозеф Жубер
Приложение. Карпов и Аристотель. [74]
Для составления более полной картины мировоззрения русского
публициста, необходимо привлечь сочинение А.И. Клибанова, которое, по моему
мнению, представляет собой наизамечательнейшее рассуждение на эту тему,
хотя по некоторым пунктам принять его довольно трудно.
Главная мысль А.И. Клибанова в том, что если карьера боярина не была
стабильной и он писал митрополиту Даниилу, отдавая себе отчёт в
политической «неблагонамеренности» своих идей, то следует искать подтекст в
Послании.
Интересна также гипотеза о том, что Карпов поёт дифирамб Даниилу,
воспевает его достоинства, уповая на лояльность митрополита: как на то, что
митрополит не станет распускать слухов по поводу мыслей, высказываемых ему
в послании, так и на то, что не будет доверять слухам, враждебным Карпову.
Но Даниил не разделял мыслей боярина, почему же тот доверился митрополиту в
своей полемике? Об это уже говорилось выше – они могли одновременно впасть
в немилость.
Подтекст «епистолии» связан с Аристотелевской «Политикой», а не только
с «Этикой к Никомаху», о которой пишет Карпов. А.И. Клибанов утверждает,
что слишком много совпадений между учением Аристотеля об идеальном
государстве и произведением Карпова. Вот они:
Первый – довольно мутный довод о том, что библейского «игреца Давида»
возможно отождествить с упоминанием в книге Аристотеля необходимости
«музыкального обучения и воспитания граждан».
Карпов разрабатывает утопию Аристотеля, причём в некоторых местах почти
дословно его перелагая: «…законодатели должны привлекать к добродетели и
побуждать граждан к прекрасному (У Карпова: «…раздражати къ добродетелемъ и
добрымъ деломъ»), в предположении, что те послушаются нравственности (У
Карпова: «на согласие благыхъ»), а на непослушных и недаровитых от природы
должно налагать наказания (У Карпова: «…злых же казньми полутшати»)»[75].
Далее у Аристотеля: «совершенно же неизлечимых (У Карпова: «…иже лечьбы
полутшениа приняти не хотятъ») должно удалять их из пределов городов («…не
исцельных же весьма от среды благых возьмут»).
Карпов знал не одну десятую книгу «Никомаховой этики» Аристотеля.
Рассмотрим узловые понятия, которыми пользуется Карпов в своём Послании. Во-
первых, это понятие «закона», которое он противопоставляет понятию
«терпения». Рядом с «законом» у Карпова везде фигурирует «правда», как
абсолютно справедливый закон. Аналогичная мысль присутствует в пятой книге
Аристотеля. Иными словами, категория закона и правды разнится тем, что
последняя является индивидуализацией законной нормы, применятся в
конкретном случае: «правда есть потребна во всякомъ градскомъ деле и
царстве… поне же единому комоуждо еже свое воздается…». Карпов пользуется и
понятием Милость, которое тоже есть у Аристотеля, а именно в шестой книге
«Этики к Никомаху»: «Правда есть правильное суждение о должном, требующего
снисходительно отношения к людям»[76]. Итак, Карпов использует в своём
сочинении 5,6 и 10 книги «Никомаховой этики», но только ли?
Политический пафос Послания Карпова в противопоставлении «правды»,
«закона», «милости» - «терпению», «долгодушству терпения». А идеал
государственного строя – монархия. Что же пишет на это счёт Аристотель?
Интересно то, что он тоже говорит о монархии, как наилучшей государственной
форме и решительно противопоставляет ей извращённую форму, а именно
тиранию. Критерием различия у него являлось то, что монарх преследует как
высшую цель общественную пользу, тогда как тиран – личные цели, используя
свою силу (вспомним «сильных» у Карпова). Тирания превращает свободных
граждан в раба, а единственная «добродетель» раба – терпение. Все эти
вопросы Аристотель рассматривает не в «Никомаховой этике», а в «Политике».
Картина общественного состояния нравов, продуцированная «терпением», весь
строй жизни «под терпением» характеризуется Карповым так: «Много ныне в
мире в наши времяна льстей и лукавствы… ныне умъ строптивы злыхъ не
поучается ползу чинити (основной критерий тиранической власти по
Аристотелю)… Ныне брани везде…». Лесть человеконенавистничество, взаимная
вражда. В «Политике» Аристотель пишет: «Тирану следует возбуждать среди
сограждан взаимную борьбу и ссоры, вооружать друзей против друзей, простой
народ против знати, богачей против богачей. В виды тирана входит также
разорять своих подданных». Сказано и о лести: «…тираны любят всё дурное в
людях, когда им льстят, они этому и рады: а льстить разве станет какой-либо
свободомыслящий человек?».[77] Сказано и о том, как пользует тиран то, что
названо у Карпова «долгодушием терпения»: «…тиран стремится к проведению
трёх целей: 1. вселить малодушное настроение в своих подданных… 2. поселить
в среде своих подданных взаимное… 3. лишить подданных политической
энергии».
Как утверждает А.И. Клибанов, Карпов даёт описание пороков общества с
намерением характеристики государственной власти, так как боится говорить
об этом прями. Умолчания Карпова относились к возможностям более широкого и
острого использования античной философии, на что содержится указание в
самом послании: «Зане убо сиа доволна видится, и аще реку множайша, тогда
нечто тая язычская и чюжа быти речеши…». Мы приходим к выводу, что Карпов
знал не одну «Этику к Никомаху», но и «Политику» Аристотеля. Всё Послание
Карпова проникнуто духом античной философии, социологии, вообще античной
культуры, косвенные доказательства чего приведены выше. Можно сказать даже
более грубо – Послание является переложением мыслей Аристотеля, усвоенных
Карповым.
Каков же положительный идеал Карпова? Это монархия, управляемая
законом общей пользы, на страже которого стоит монарх, его правители и
судьи. Идеальный монарх – «игрец Давид», соединяющий в гармонию все отрасли
государственного управления. Программы социальных преобразований Карпов не
даёт, но здесь возможны развёрнутые умозаключения.
Карпов порицает условия «тяжкой работы», жестокие условия жизни
«подвластных» игу «терпения», которое делают невозможным их участие в
«общей пользе». Они обречены следовать «похотению чувственному», а не
«правому словества суду», то есть побуждениям к поступкам на низком,
чувственном уровне, а не продиктованным «словесной» частью души, свободным
разумом и высоким помыслом. Но может ли общество быть обществом «опщего
дела», если оно обрекает подвластных следовать «похотению чувственному»? В
«идеальном государстве» Карпова каждому обеспечено право быть защищённым
законом, как и каждый ответственен за следование ему. Из «опщего дела» не
исключён никто. Государство Карпова, будучи по форме правления
монархическим и сохраняющим социальную иерархию, есть в то же время
гражданское государство. В конечном счёте, противопоставление «правды» -
«терпению» оказывается противопоставлением «гражаньства» - деспотии, а
правового государства – тираническому, - вот формулировка недосказанных,
междустрочных мыслей Карпова, сделанная Клибановым.
По Клибанову сочинение Карпова представляется нам политической утопией
русского гуманиста. Исследователь выстраивает сложную систему взглядов Ф.
Карпова, сопоставляя их с идеями Аристотеля. Более того, он утверждает, что
Страницы: 1, 2, 3, 4
