И здесь же встает еще одна важная проблема: как образ в символе соединяется со смыслом? Где проходит граница между ними? Логический и структурный анализ образа выводит на логико-диалектическое исследование проблемы значения в символе. Непосредственное соотношение образа (мыслительного отражения) и знака не может быть выявление без четкого определения понятия «значение»,
111
§2 Основные проблемы значения символа
В «Статьях по семиотике и типологии культуры» Ю.М. Лотман говорит, что выражение «символическое значение» широко употребляется как простой синоним знаковости. В тех случаях, когда имеется некоторое
Соотношение выражения и содержания и, что особенно подчеркивается в данном контексте, конвенциональность этого отношения, исследователи часто говорят о символической функции и символах. По другой классификационной основе символ определяется как знак, значением которого является некоторый знак другого ряда или другого языка, что на наш взгляд более корректно. В данном случае значение носит рациональный характер, истолковывается как средство перевода плана выражения в план содержания. Учет лишь семантического отношения означающего к означаемому дает неполную картину о символическом значении. Определение значения требует соотнесения означаемых одного и того же ряда. Например, в символике китайских иероглифов простые пиктограммы и идеограммы образуют комбинированные знаки с абстрактным значением. Иероглиф рп [шу] означает дсрево, Д [жен] - человек. Объединяясь, эти знаки, первоначально имевшие собственный смысл, обретают иное значение:/,^ [сюси] - отдыхать, причем, как видно, и произносится комбинированный
w
иероглиф иначе. «Отдыхать» не является значением, но означаемым. Переведенный в систему русского языка этот иероглиф выглядит следующим образом: человек и дерево = отдыхать. Отношение первого и второго определяет значение, поскольку знак равенства объединяет образ человека, отдыхающего под деревом, и понятие «отдыхать». Следовательно, простое соотнесение означающего к означаемому «отдыхать» не может быть достаточным для выявления значения. В данном случае мы воспользовались двумя параллелями: внутренней - между глаголом и существительным - и внешней - между системой китайского и русского языков.
112
В истории семиотики значение отождествляется с отношением между знаками у представителей неопозитивизма и структурализма. Например, немецко-американский представитель логического позитивизма Р.Карнап и австрийский философ и социолог О.Нейрат недалеки от позиции структуралистов, которые учитывают только систему отношений между системой звуков и значений. Согласно Соссюру, языковая система есть ряд различий в звуках, комбинированный с рядом различий в идеях, основным свойством языковой организации является именно сохранение параллелизма между этими двумя рядами различий. «Суть не в звуках или знаках и значениях как таковых, а во взаимных соотношениях между ними в речевой цепи и в парадигмах грамматики» (81, с,99). Подчеркнем, что учет отношения между единицами знаковой системы может быть лишь элементом значения.
Среди отечественных ученых интересной, на наш взгляд, является позиция одного из первых отечественных семиологов Л.А.Абрамяиа: «значение можно охарактеризовать как особое отношение между компонентами знаковой ситуации, а именно, как специфическое отношение -знака к предмету обозначения, зафиксированное адресатом» (1, с.58). Л.А.Абрамян, таким образом, приводит дихотомию означаемого и означающего к дихотомии вещи и отношения. Для пояснения приведем пример самого автора; для животного звонок - это знак (сигнал), означающий призы» к приему пищи. Его значением является отношение между материальной природой знака (звонка) и реакцией животного; природа этого значения, согласно автору, материальна, несмотря на то, что «проходя через человеческую голову, значение знака представляет собой идеальное отношение» (1, с.59). Не совсем правильным, как нам кажется, является определение значения как обозначаемого предмета (позиция, занимаемая многими логиками). Такая формулировка дается, например, А.А.Потебней: «когда говорим, что А значит или обозначает Б, например, когда, видя издали
пз
дым, заключаем: значит там горит огонь - то мы познаем Б посредством А. А есть знак Б, Б есть означаемое этим знаком, или его значение» (14, с.83). В символе означаемый им предмет является значением, т.е. автор определяет последнее буквально - значение есть означаемое. Однако при этом не учитывается сигиификат. Вещь, которую замещает знак, не может являться значением. В описанной концепции значения отсутствует субъект. Выступая против таких определений значения, В.В.Гриб апеллирует к невозможности в данном случае «определить значение знаков, определяющих «мнимые», объективно не существующие предметы...» (14, с.85). В качестве примера приводится знак «бог». Справедливо то, что знак не может относиться к несуществующему предмету, так как знак является «материальным носителем умственного образа» реально или нереально существующих предметов. Другое дело, чем является образ по отношению к предмету, является он истинным или ложным. Но знак от этого не меняет своей сущности. Эта трактовка значения может быть принята относительно мифологических символов, предыскусственных символов, говоря языком Гегеля. Поскольку оперирование понятиями в сознании древнего человека основывалось на первичных восприятиях, на ненаучном определении данного объекта (анимация природных явлений, тотемизм), то значение этих символов правомерно может определяться как отношение.
Наиболее корректным решением данного вопроса отличается позиция И.С.Нарского. Автор рассматривает значение как инвариант информации, которую несет знак. Значение слова - это отображение предмета, явления или отношения в сознании, входящее в структуру слова в качестве так называемой внутренней его стороны, по отношению к которой звучание слова выступает как материальная оболочка, необходимая не только для выражения значения и для сообщения его другим лицам, но и для самого его возникновения, формирования, существования и развития. Итак, знак с
114
мыслительным отражением органически слит. Понятие совершается в слове или синтагме, не имеющей предикации, суждение - в предложении, умозаключении. Значение символа включает не только понятийный образ. Значение символа - это мыслительный эквивалент, сочетающий в себе уровни логической, эмоционально-экспрессивной, волевой, оценочной информации, которые «/сохраняют и обогащают элементы этого единства во всех взаимосвязях знака. Относительная устойчивость информативности объясняется тем, что знак многократно выполняет одну и ту же семантическую функцию в различных контекстах. Единственно необходимо отметить, что в символе, в частности, художественном, эта относительность гораздо шире, поскольку в символе его абстрактная образность и аналогическая функция на уровне идей обеспечивают широту информационного поля. Все частные виды значений находятся в определенной зависимости от общей характеристики мысленного эквивалента, т.е. от целевой направленности субъекта. Итак, И.С.Нарский определяет значения по следующим пунктам: «1. Повторяемость как необходимый признак значения. 2. Устойчивость информативной структуры при ее перемещениях внутри знаковой ситуации от одних ее элементов и их сочетаний к другим» (43, с.45). Символическая система обладает своим словарем, т.е. в контексте какой-то другой культуры этому же значению будет соответствовать другое означаемое. Кроме того, существует символическая синонимия, когда в одном словаре могут встречаться различные символы с одним значением. Символическая форма, как и форма естественного языка, переживает определенную эволюцию, но в контексте одного культурного измерения символ обладает большей устойчивостью, поскольку как единица вторичной системы он неподвижнее.
Если значение знака естественного языка (генеративной системы) есть эквивалент как экстенсиональной так и интенсиональной сторон
115
понятия, то как же определяется значение в символе? Неправомерно говорить об отсутствии значения в моделирующих системах (позиция Дена Спербера), ибо этим отвергается их знаковость, характеризующаяся наличием семантических отношений. По мнению Спербера, механизм порождения мифов (напомним, что миф - одна из форм символического отношения) «зависит от внешних стимулов и принадлежит к когнитивным механизмам, оппозитивным семиологическим механизмам: это не генеративная, а интерпретативная система» (51, с. 141). Принимая во внимание лишь последний факт, стуктуралист Виктор Тюрнер различает «по меньшей мере три поля значения: 1) уровень эндогенной интерпретации (или толковательное значение); 2) операционное значение и 3) позиционное значение» (95, с. 101). Толковательное значение дается посредством соответствующего комментария. Операционное значение символа эквивалентно его употреблению и аффективным признакам, связанным с этим использованием. Позиционное значение соотносится со структурным отношением в символической системе. Рассмотрение эндогенного значения, кроме того, имеет три различных аспекта: номинальный, затрагивающий ассоциативную природу символизации; субстанциональный, учитывающий естественные и материальные особенности объектов, которые используются в качестве символического означающего; и технологический [artifactual], определяющий процесс закрепления ассоциативного и номинального за субстанциальным. С одной стороны, по мнению Тюрнера, символический феномен будто бы поддается комментированию и может быть использован наравне с другими знаковыми феноменами. Вопрос только в том, являются ли феномены, составляющие часть символа, его интерпретацией, и есть ли интерпретация неотъемлемая часть символа. «Если символическое мотивирование не является ни интерпретацией, ни комментарием, то эндогенные данные, из которых авторы криптологичсской теории исключают счысл символов и объяснение этого смысла, не могут служить этой цели, тем
П6
более, выявлять другие виды оперирования,» - говорит Дан Спербер в своем труде «Общие характеристики символизма». По мнению автора, позиция Тюрнера обращает символическое значение в дескриптивную категорию, что, в общем-то, лишает символическую систему статуса такой организованной системы как код. Это кажется нам не совсем справедливым, поскольку интерпретация и мотивация символов является особенностью вторичной семиологической системы. Д.Спербер утверждает также, что мотивация символов приводит к отказу от определения или описания концепта значения: 1) мотивация символов (толкование - ее частный случай) является не метасимволической, но символической; 2) мотивация не есть интерпретация символов, по сама является объектом интерпретации. Таким образом, попытка найти какую-нибудь структурность в криптологическом подходе, и в этом мы согласны с Д.Спербером (к примеру, мотивированность метасимволического характера, т.е. объяснение связи означающего и означаемого, составляла бы часть интерпретации) оказывается несостоятельной. Тюрнер, тем не менее, выделяет четыре типа данности символа:
• символ, который не поддается толкованию, (толкование его не является необходимостью);
• символ, толкование которого служит только мотивом использования символа;
• технические объекты, которые становятся символами в силу их мотивации;
• символический знак, обусловленный не самим обозначением, но тем, что обозначение мотивировано.
Возвращаясь к мотивации, необходимо пояснить ее некоторыми примерами. В первом случае Тюрнер сравнивает мотивацию с
117
использованием ритуального объекта. Для второго случая автор приводит иллюстрацию ритуалов народности ндембу. В этом племени название дерева «мусенг'у» переводится как «множество трофеев на охоте». Этот перевод этимологически мотивирован, так как дерево славится своей плодоносностью. Сами ндембу употребляют это слово тогда, когда ожидают хорошей охоты, обращаясь к силе дерева, но не когда хотят обозначить «множество трофеев»; в этом смысле они обращаются к нейтральной лексике. Таким образом, имя дерева «мусенг'у» используется потому, что оно обозначает, но не для того, чтобы обозначать. Следовательно, мотивация распространяется не на символ, а скорее на объект, становящийся символическим в силу мотивации. Мотивация и является тем отношением, которое обусловливает наличие скрытого значения в символе, Ден Спербер не придерживается ни криптологической, ни психологической концепции. Вслед за Соссюром он задается вопросом не о том, как обозначает символ, но как он функционирует. Зарубежным семиологам была неведома мысль держаться теории отражения, поэтому основные определения значения сводились к значимости самого объекта, т.е. денотации (как известно, в семиологии различают денотат как объективный предмет и десигнат, как тоже объективный предмет, но уже рассмотренный с познавательной и семиотической точки зрения и в котором уже выделены и подчеркнуты одни элементы и отодвинуты другие). Остановимся подробнее на концепции дуальности Ж.Делеза, в которой проясняется место смысла. Основу мира составляет дуальность причин и эффектов, телесных вещей и бестелесных событий, т.е. вещи и ее делания (например, дерево деревенеет). Поскольку события не существуют вне выражающих их предложений, то эта дуальность переходит в дуальность вещей и языка. Логическая теория формообразования Ж.Делеза основана на анализе смысла. Язык как форма осуществляет бытие. «Быть осуществленным означает быть выраженным», - соглашается он с Лейбницем, который говорит о том, что каждая монада выражает целый мир.
118
«Верно, конечно, что выражаемый мир не существует вне выражающих его монад - а значит, он существует внутри монад в виде серий присущих им предикатов. Но верно и то, что Бог-то создавал мир, а не монады, и что выражаемое (выделено нами - С.Ф.) не совпадает со своим выражением, а скорее лишь содержится в нем, сохраняя свою самобытность. Выраженный мир создан из разнообразных связей и смежных друг с другом сингулярностей» (17, с.123-125). Мир или связь сингулярностей определяется символическим отношением, но «в любом из миров индивидуальная монада выражает все сингулярности этого мира» (там же). Каждая монада при этом улавливает и ясно выражает только определенное число сингулярностей, а именно, те сингулярности, в окрестности которых она задана. Сингулярности - это двигатели генезиса в языке как форме проявления понятости с бытием. Они есть причина прибывания формы, так как последняя существует не статично, но в генезисе. Индивидуальности, т.е. предикаты, просто образуют скопление мира. Сингулярности же - это возможности формы, ее глаголы. Так, например, уравнение конических сечений выражают одно и то же событие, которое его двусмысленный знак подразделяет на разнообразные события - круг, эллипс, гиперболу, параболу, прямую линию. Эти события образуют обширное множество случаев, соответствующих проблеме и определяющих генезис решений. Следовательно, нужно понять, что «не-совозможные миры, несмотря на их несовозможность, все же имеют нечто общее - нечто объективно общее - что представляет собой двусмысленный знак (выделено нами - С.Ф.) генетического элемента, в отношении которого несколько миров являются решением одной и той же проблемы. Значит, внутри этих миров существует, например, объективно неопределимый Адам, то есть Адам, определяемый позитивно только посредством нескольких сингулярностей, которые весьма по-разному могут комбинироваться и соответствовать друг другу в разных мирах (быть первым человеком, жить в саду, породить из себя женщину и т.д.)» (17, с.124). Следовательно, до тех
119
пор, пока в силу не вступает сингулярность, не образуется символическая форма, заключающаяся в том, что сообщает несоразмеримые миры или индивидуальности, или статичные предложения.
Мы думаем, что смысл принадлежит положению вещей, несмотря на то, что он не может существовать вне выражающего его предложения.. Таким образом, смысл является тем априорно-апостериорным пограничным состоянием, которое развертывается одной стороной к предложениям, другой к вещам. «Эта граница не сливает их (поскольку монизма здесь не больше чем дуализма); скорее она является артикуляцией их различия <...>, тот aliquid, который обладает сразу и сверх-бытием и упорством, т.е. тем минимумом бытия, который пробуждает упорство» (16, сЛЗО). Двойственность смысла заключается в том, что он дается, открывается и через предложения и как таковой. Смысл неуловим и находится в процессе регресса. Этот парадокс заключается в том, что, с одной стороны, мы находимся в смысле, так как, начиная говорить, уже предполагаем для себя смысл. Мы не переходим от звуков к образам и от образов к смыслу: мы «с самого начала» помещены в смысл. С другой стороны, всегда можно сделать смысл того, о чем говорится, объектом следующего предложения. В символе смысл дан сразу как факт. У Хайдеггсра смысл есть субстанция помятости сущего, «формально - экзистенциальный каркас» (71, с.155). Смысл - это не то, что стоит за бытием, и когда мы говорим о поиске смысла, то не ищем чего-то стоящего за бытием, но «спрашиваем о нем самом». Сущее и бытие имеют смысл тогда, когда они открыты, т.е. пришли к понятости. Прежде всего, согласно Хайдеггеру, есть умение быть, способность экзистенции, которая фундирует возможность понимания бытия. Формальную сторону смысла и организует возможность понимания. Смысл охватывает формальный каркас всего, что конституирует понимание. Поскольку понимание и есть экзистенция, есть присутствие, то смысл, делающий
120
понятым встречное сущее (не то, что за ним, а то, что представилось присутствию), есть одновременно экзистенциальный каркас. Поэтому осмыслено может быть лишь присутствующее. Неприсутствующее бессмысленно, следовательно, не может быть толкуемо и есть иррационально, Хайдеггер, однако, сужает понятие смысла до семантики «содержания суждения», но характеризует его как экзистенциальный феномен, как «формальный каркас всего, что может разомкнуть понимание и артикулировать толкование» (там же, с. 156), Герменевтически-феноменологическая онтология Хайдеггера - это свершение бытия, понимаемое через язык и имеющее структуру круга, в отличие от разворачивающегося прото-феномена Гете. Так как феномен смысла укоренен в присутствии, то этот круг также есть структура смысла. Всякое толкование, призванное доставить понятость, должно иметь толкуемое понятым. Это обстоятельство учитывалось только в области производных видов понимания и толкования, в филологической интерпретации. Последняя принадлежит к сфере научного познания. Но это познание движется таким образом по кругу, поскольку «научное доказательство не вправе иметь уже предпосылкой то, обосновывать что его задача <...>. Решающее не выйти из круга, а правильным образом войти в него. Этот круг понимания не колесо, в котором движется любой род познания, но выражение экзистенциальной пред-структуры самого присутствия» (там же, с. 153).
Смысл это еще не значение. Ж.Делез говорит о «парадоксе Робинзона», который был сформулирован Леви-Строссом. Этот парадокс заключается в том, что между структурами означающего и означаемого существует неравновесие, поскольку означающее всегда находится в избытке. Смысл присутствует всегда, значение же может формально отсутствовать. «При этом обязательно есть «плавающее означающее, которое порабощает любую конечную мысль, но также открывает путь для любого
121
искусства, поэзии, мифологических и эстетических изобретений» (17, с.150). В символе, таким образом, означаемое является утопленным. Оно задается означающим, но при этом не опознается. Например, пустые, «нулевые» семемы, которые «принимают» на себя любой смысл. Это есть символическая значимость нулевого означающего, то есть знака, которым помечена необходимость символического содержания, дополнительного к тому содержанию, что уже наполняет означаемое.
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12
