Поворотным пунктом было нашествие норманнов (офранцу­зившихся скандинавских викингов), которые разбили войска англосаксонского короля Гарольда в битве при Гастингсе (1066) и, покорив Англию, образовали феодальную верхушку, королев­ский двор и высшее духовенство. Победители говорили по-фран­цузски, а побежденные англосаксы (средние и мелкие феодалы и крестьянство) имели язык германской группы. Борьба этих двух языков завершилась победой исконного и общенародного анг­лосаксонского языка, хотя словарный состав его сильно попол­нился за счет французского языка, и французский язык как су­перстрат довершил те процессы, которые намечались уже в эпо­ху воздействия датского суперстрата. Эта эпоха называется сред­неанглийским периодом (XI–XV вв.).

Новоанглийский период начинается с конца XVI в. и связан с деятельностью Шекспира и писателей-«елизаветинцев». Этот период относится к развитию национального английского язы­ка, так как средневековые процессы скрещивания уже заверши­лись и национальный язык сложился (на базе лондонского диа­лекта).

Лексика английского национального литературного языка прозрачно отражает «двуединую» природу словарного состава этого языка: слова, обозначающие явления бытовые, земледель­ческие термины, сырье, – германского происхождения; слова же. обозначающие «надстроечные» явления – государственное правление, право, военное дело, искусство, – французского про­исхождения. Особенно ярко это проявляется в названии живот­ных и кушаний из них.

В грамматике основа в английском языке также германская (сильные и слабые глаголы, именные слова, местоимения), но в среднеанглийском периоде спряжение сократилось, а склонение утратилось, и синтетический строй уступил аналитическому, как во французском языке.

В фонетике германская симметричная система гласных под­верглась «большому передвижению» (great vowel shift) и стала асимметричной.

Примером третьего пути образования национального языка («благодаря концентрации диалектов») служит русский литера­турный язык, сложившийся в XVI–XVII вв. в связи с образова­нием Московского государства и получивший нормализацию в XVIII в. В основе его лежит московский говор, представляющий пример переходного говора, где на северную основу наложены черты южных говоров.

Так, лексика в русском литературном языке доказывает боль­ше совпадений с северными диалектами, чем южными.

В грамматике, наоборот, в северных диалектах больше арха­измов (особые безличные обороты: Гостей было уйдено; имени­тельный при инфинитиве переходного глагола: Вода пить), а также больше глагольных времен в связи с предикативным употребле­нием деепричастий: Она ушодши. Она была ушодчи; обычно со­впадение творительного падежа множественного числа с датель­ным: за грибам, с малым детям, чего нет ни в южных говорах, ни в литературном языке. Но и с южными говорами у литературно­го русского языка есть много расхождений: во многих южнове­ликорусских говорах утрачен средний род (масло мой, новая кино), формы родительного и дательного падежей слов женского рода совпали в дательном (к куме и у куме) и др., чего нет в литератур­ном языке. В спряжении глаголов флексии 3-го лица в литера­турном языке совпадают с северными говорами (т твердое: пьёт, пьют, а не пъёть, пыоть).

В фонетике согласные литературного языка соответствуют северным говорам (в том числе и г взрывное), гласные же в свя­зи с «аканьем» ближе к вокализму южных говоров (в северных говорах «оканье»), однако «аканье» а литературном языке иное, чем в южных говорах, – умеренное (слово город в северных го­ворах звучит [горот], в южных [gорат], а в литературном [гор'т]); кроме того, для южных говоров типично «яканье», чего нет в рус­ском литературном языке; например, слово весна произносится в южных говорах либо [в'асна], либо [в'исна], в северных – либо [в'осна], либо [в'эсна], а в литературном – [в'иэсна]; по судьбе бывшей в древнерусском языке особой гласной фонемы [Ъ] ли­тературный язык совпадает с южными говорами.

Однако в составе русского литературного языка, кроме мос­ковского говора, имеются и иные очень важные элементы. Это прежде всего старославянский язык, который был впитан и ус­воен русским литературным языком, благодаря чему получилось очень много слов-дублетов: свое и старославянское; эти пары могут различаться по вещественному значению или же представ­лять только стилистические различия, например:

Старославянские причастия на -щий (горящий) вытеснили рус­ские причастия на -чий (горячий), причем эти последние пере­шли в прилагательные.

Третьим элементом русского литературного языка являются иноязычные слова, обороты и морфемы. Благодаря своему гео­графическому положению и исторической судьбе русские могли использовать как языки Запада, так и Востока.

Совершенно ясно, что состав любого литературного языка сложнее и многообразнее, чем состав диалектов.

Специфическую сложность вносит в его состав использова­ние элементов средневекового литературного языка; это не от­разилось в западнославянских языках, где литературный старо­славянский язык был вытеснен в средние века латынью; это так­же мало отразилось, например, на языках болгарском и серб­ском благодаря исконной близости южнославянских и старосла­вянского (по происхождению южнославянского) языка, но сыг­рало решающую роль в отношении стилистического богатства русского языка, где старославянское – такое похожее, но иное – хорошо ассимилировалось народной основой русского языка; иное дело судьба латыни в западноевропейских языках; элементов ее много в немецком, но они не ассимилированы, а выглядят вар­варизмами, так как латинский язык очень далек от немецкого; более ассимилирована латынь в английском благодаря француз­скому посредничеству; французский литературный язык мог ус­ваивать латынь дважды: путем естественного перерождения на-роднолатинских слов во французском и путем позднейшего ли­тературного заимствования из классической латыни, поэтому получались часто дублеты типа: avoue – «преданный» и avocat – «адвокат» (из того же латинского первоисточника advocatus – «юрист» от глагола advoco – «приглашаю»).

Так по-своему каждый литературный язык решал судьбу анти­чного и средневекового наследства.

2.2. Языковые отношения при капитализме

Развитие капиталистических отношений, усиление роли го­родов и других культурных центров и вовлечение в общегосудар­ственную жизнь окраин содействуют распространению литера­турного языка и оттеснению диалектов; литературный язык рас­пространяется по трактам и водным путям сообщения через чи­новников, через школы, больницу, театр, газеты и книги и, на­конец, через радио.

При капитализме различие между литературным языком и диалектами делается все более и более значительным. У город­ских низов и разных деклассированных групп населения созда­ются особые групповые «социальные диалекты», не связанные с какой-нибудь географической территорией, но связанные с раз­личными профессиями и бытом социальных прослоек, – это «арго» или «жаргоны» (арго бродячих торговцев, странствующих актеров, нищих, воровской жаргон и т. п.).

Элементы арго легко воспринимаются литературным языком, усваиваясь в виде особой идиоматики.

Внутригосударственные вопросы языка осложняются еще более в тех странах, где имеются национальные меньшинства, и в тех многонациональных государствах, где объединяется целый ряд наций.

В многонациональных государствах господствующая нация навязывает язык национальным меньшинствам через печать, школу и административные мероприятия, ограничивая сферу употребления других национальных языков лишь бытовым об­щением. Это явление называется великодержавным шовиниз­мом (например, господство немецкого языка, бывшее в «лоскутной» по национальному составу Австро-Венгрии; туркизация балканских народов; принудительная русификация малых народ­ностей в царской России и т. п.). Национально-освободитель­ные движения в эпоху капитализма всегда связаны с восстанов­лением прав и полномочий национальных языков восставших народностей (борьба за национальные языки против гегемонии немецкого языка в Италии, Чехии, Словении в XIX в.).

В колониях, как правило, колонизаторы вводили свой язык в качестве государственного, сводя туземные языки к разговорной речи (английский язык в Южной Африке, в Индии, не говоря уже о Канаде, Австралии, Новой Зеландии; французский язык в Западной и Северо-Западной Африке и Индокитае и т. п.).

Однако зачастую языковые отношения между колонизатора­ми и туземцами складываются иначе, что вызывается практичес­кими потребностями общения.

Уже первые великие путешествия XV–XVI вв. познакомили европейцев со множеством новых народов и языков Азии, Аф­рики, Америки и Австралии. Эти языки стали предметом изуче­ния и собирания в словари (таковы знаменитые «каталоги язы­ков» XVIII в.).

Для более продуктивной эксплуатации колоний и колони­ального населения надо было объясняться с туземцами, влиять на них через миссионеров и комиссионеров.

Поэтому наряду с изучением экзотических языков и состав­лением для них грамматик требуется найти какой-то общий для европейцев и туземцев язык.

Иногда таким языком служит наиболее развитой местный язык, особенно если к нему приспособлена какая-нибудь пись­менность. Таков, например, язык хауса в Экваториальной Афри­ке или таким когда-то был кумыкский в Дагестане.

Иногда это бывает смесь туземной и европейской лексики, как «пти-нэгр» (petit negre) во французских колониях в Африке или же «ломаный английский» (broken English) в Сьерра-Леоне (Гвинейский залив в Африке). В тихоокеанских портовых жарго­нах – «бич-ла-мар» (beach-la-mar) в Полинезии и «пиджин-ин-глиш» (pidgin English) в китайских портах. В «пиджин-инглиш» в основе английская лексика, но искаженная (например, pidgin – «дело» из business, nusi-papa – «письмо», «книга» из news-paper); значения также могут меняться: mary – «вообще женщина» (в анг­лийском – собственное имя «Мери»), pigeon – «вообще птица» (в английском «голубь»), – и китайская грамматика.

К такому же типу «международных языков» принадлежит и «сабир», употребляющийся в средиземноморских портах, – это смесь французского, испанского, итальянского, греческого и араб­ского.

Однако в более высоких сферах международного общения такого типа смешанная речь не применяется.

В международной дипломатии в разные эпохи употребляют­ся разные языки – в средневековую эпоху: в Европе – латин­ский, в странах Востока – по преимуществу арабский; в новой истории большую роль сыграл французский язык. В последнее время этот вопрос уже не решается однозначно, так как офици­ально в ООН приняты пять языков: русский, английский, фран­цузский, испанский и китайский.

Предпочтение тех или иных языков в этих случаях связано с тем престижем языка, который возникает не по его лин­гвистическим качествам, а по его историко-культурной судьбе.

Жаргоны бывают и у определенных групп населения, как, например, существовал жаргон гвардейских офицеров царской армии и России, на жаргоне изъяснялись «петиметры» и «щего­лихи» XVIII в.. Эта смесь «французского с нижего­родским», как иронически выражался А. С. Грибоедов, представ­лена в сюсюкающей речи представителя старого дворянства XIX в. С. Т. Верховенского в «Бесах» Достоевского.

Следует различать салонные жаргоны социальной верхушки, которые возникают из ложной моды как стилистический нарост на нормальном языке; практической ценности в них нет; осо­бенно опасно их проникновение в литературу (Игорь Северянин и т. п.), и «практические жаргоны», исходящие из профессио­нальной речи и преследующие цели языкового обособления дан­ной группы и «тайноречия» для осуществления своего ремесла и засекречивания сведений о нем. В таких жаргонах (жаргон во­ров, нищих, торговцев-разносчиков и т. п.) может быть искусст­венно придуманная смесь элементов разных языков, например цыганские числительные и тюркские обозначения профессио­нально важных вещей и т. п. Конечно, и у этих жаргонов нет своей особой грамматики и своего основного словарного фонда. Такие жаргоны паразитируют на материале разных языков, но их практическая устремленность не подлежит сомнению.

Наконец, международные жаргоны вызваны еще более ре­альными потребностями общения разноязычных людей в по­граничных областях или в местах скопления разнонационального населения, например в морских портах. Здесь, как мы ви­дели, чаще всего взаимодействуют элементы каких-либо двух языков (французский и негрские, английский и китайский, рус­ский и норвежский и т. п.), хотя бывает и более сложная смесь («сабир»).

2.3. Языковые проблемы в России

После победы Октябрьской революции 1917 г. и образования СССР (1922) среди внутриполитических задач одно из важных мест заняли задачи национально-языкового строительства.

Национальный вопрос был очень важной проблемой в пер­вом социалистическом государстве, так как СССР был страной многонациональной, включающей и развитые нации с древней культурой (Армения, Грузия), и молодые нации (Казахстан, Кир­гизия, Таджикистан), и народности, не переросшие в нации (на­роды Севера, Дальнего Востока и Дагестана), особое положение занимала Прибалтика, нации которой прошли этап буржуазного развития.

Различия территориальных и природных условий Кавказа, Средней Азии, Прибалтики, Сибири и разная историческая судьба населения этих территорий представляли большие трудности для выработки единого плана развития культуры этих наций и на­родностей.

Обоснование избранного правительством курса опиралось на высказывания В. И. Ленина по национальному вопросу, кото­рый писал:

«Пока существуют национальные и государственные разли­чия между народами и странами – а эти различия будут дер­жаться еще очень и очень долго даже после осуществления дик­татуры пролетариата во всемирном масштабе – единство интер­национальной тактики коммунистического рабочего движения всех стран требует не устранения разнообразия, не уничтожения национальных различий..., а такого применения основных прин­ципов коммунизма (Советская власть и диктатура пролетариа­та), которое бы правильно видоизменяло эти принципы в частнос­тях, правильно приспособляло, применяло их к национальным и национально-государственным различиям».

Так как язык является важнейшим признаком нации, то, ес­тественно, национальная политика в первую очередь касается языков и их развития. Развитие же языка связано с установлени­ем литературного языка, что прежде всего связано с созданием письменности. За время существования СССР около 60 языков получили письменность, а тем самым возможность обучения в школе на родном языке.

На пути установления и нормирования языков народов СССР встречалось много трудностей, из которых главная – это выбор того диалекта, на базе которого должен быть закреплен литера­турный язык. Встречаются такие случаи, когда два диалекта, силь­но разошедшиеся, обладают равными правами и тогда возника­ют два параллельных литературных языка (например, эрзя-мор­довский и мокша-мордовский). Существенным затруднением является чересполосица населения, когда немногочисленная по числу говорящих народность разбросана по большой территории вперемежку с населением других национальностей (например, ханты в Западной Сибири или эвенкийцы в Восточной). Благо­приятные условия для стабилизации литературного языка пред­ставляет наличие какой-нибудь письменности в прошлом, хотя бы и не носившей общенародного характера (например, араб­ской письменности у татар, узбеков, таджиков).

Страницы: 1, 2, 3