Рефераты. Умысел в российском законодательстве






Умысел в российском законодательстве

КУРСОВАЯ РАБОТА

                     

Тема: Умысел в российском законодательстве.

                     Дисциплина Уголовное право.

 

                                    

                                     

Дата защиты                                                                Оценка

_____________                                                           ___________

Оглавление:

 Введение...................................................................................................... 3

 I. Определение умысла в Российском уголовном законодательстве......... 5

1.1.Умысел в Российском законодательстве в дореволюционный период. 5

1.2.Умышленная форма вины в Советской России................................... 12

1.3. Умысел в уголовном праве России по УК РСФСР 1960 г.................. 15

II.Умысел в действующем уголовном законодательстве.......................... 19

2.1.Понятие и общая характеристика умышленной формы вины…………19

2.2.Виды умышленной формы вины…………………………………………22

2.3.Отличие прямого  умысла от косвенного умысла………………………24

 Заключение……………………………………………………………………28

Список литературы……………………………………………………………31






 Введение

             Актуальность темы курсовой работы заключается в том, что  изучение субъективной стороны преступления является более сложным моментом в постижении студентами элементов состава преступления. С этим же столкнулся и автор работы при изучении данного вопроса. В своей работе мы не стремились охватить все признаки данного элемента состава преступления и, поскольку подробное изучение целого элемента состава преступления требует достаточно много времени, большого количества специальной  научной  литературы, для самостоятельного изучения остановились на теме умысла как формы вины, его видов, моментов, разграничения.

Законодателем выделяется две формы вины: умысел и неосторожность. В свою очередь умысел подразделяется на прямой и косвенный (ст. 25 УК РФ), а неосторожность – на легкомыслие и небрежность (ст.  26 УК РФ). Однако данная классификация получила законодательное закрепление лишь в Уголовном Законе 1996 года. В предыдущем Уголовном законодательстве существовала иная точка зрения на этот счёт, поэтому решили проследить и кратко изложить особенности законодательного закрепления умысла как формы вины в Уголовном законодательстве предыдущих лет. При рассмотрении вопроса «Умысел в Российском законодательстве в дореволюционный период» мы воспользовалась трудом русского учёного Н.С. Таганцева. На мой взгляд, профессор уголовного права не мог необъективно отразить реалии законодательства того времени.

В связи с тем, что наши современники пользовались в своей практической деятельности при применении норм уголовного права в большинстве своём Уголовным кодексом 1960 года, при изучении данного вопроса я выделила особенности определения умысла в данном законе отдельным пунктом.

Цель работы состоит в изучении умысла в российском законодательстве. Чтобы достичь этой цели, необходимо решить следующие задачи:

         1)дать определение умысла по законодательству дореволюционного периода;

2)раскрыть общую характеристику умышленной формы вины по действующему законодательству:

3)рассмотреть виды умышленной вины;

4)раскрыть отличие прямого умысла от косвенного.

Методология исследования: синтез, анализ, сравнение, сопоставление, исторический методы.

Структура работы: состоит из введения, двух глав, заключения и списка литературы.

 

I. Определение умысла в Российском уголовном законодательстве.

1.1. Умысел в Российском законодательстве в дореволюционный период.

                 Уголовное уложение (ст. 48) определяет понятие умышленной виновности: преступное деяние почитается умыш­ленным, не только когда виновный желал его учинения, но также когда он сознательно допускал наступление обусловливающего преступность сего деяния последствия.

По поводу этого определения в объяснительной записке указано: понятие умысла или вины умышленной определяется двумя признаками – сознанием совершаемого и направлением воли, хотением (в современном законодательстве – желанием). Хотение соста­вляет главный момент этого вида виновности, так как желать или даже и допускать что-либо возможно только при сознании желаемого. Поэтому комиссия в свое определение первого вида умысла и внесла только момент хотения, не упоминая о сознании действующего, хотя, само собой разу­меется, что при разрешении в каждом отдельном случае вопроса об умышленности этого рода суд должен, прежде всего, установить налич­ность сознания, а потом уже определить направление воли действовав­шего. Подобного же воззрения на существо умышленной вины держалось и Уложение 1845 г.

Поэтому умысел, оставляя пока в стороне его подразделения, может быть определен как сознательное и водимое направление деятельности, а умышленным преступным деянием может быть называемо деяние, сознаваемое и водимое деятелем в момент его учинения. Таким образом, первым элементом умысла является сознательная деятельность, т.е. наличность соотношения между событием, вызванным во внешнем мире деятельностью лица, и представлением, которое существует  совер­шившемся у деятеля[1].

Первой из простых форм такой сознательной деятельности было бы полное равенство представления и действительности, в то время как происшедшее явля­ется простым снимком, копией образов, созданных творческой работой мышления.

Но такого тождества между предполагаемым и выполненным мы почти не встречаем в действительности и, в особенности в области уго­ловного права, в связи с ограниченностью нашей психической деятельности, сложностью тех событий, которые соответствуют понятию пре­ступного деяния. Да такого тождества и не требует вменение в вину, ставящее условием умышленности наличность сознания. Умысел пред­полагает, например, представление о конкретном благе, на которое на­правляется посягательство, так что юридически нельзя говорить об умысле вообще на убийство, на кражу, на ниспровержение правительства, а необходимо, чтобы умысел был направлен на жизнь какого-либо лица, на взятие какого-либо предмета; но, с другой стороны, эта определен­ность объекта не означает сознания всей совокупности его индиви­дуальных черт, а иногда ограничивается только определением общих условий места и времени посягательства.

Кроме объекта, реальный характер умышленного преступного деяния предполагает известную специализацию способа и средств дей­ствия, если мы только говорим о преступной воле как о причине преступного действия. Но и в этом отношении определение порядка действия и средств выполнения может быть сделано только в общих чертах, так как виновный мог и не знать тех химических или механических процессов, путем которых задуманное должно было осуществляться. Мало того, даже иногда более или менее существенное отклонение от предположенного порядка деятельности и в особенности хода вызванных ею результатов не устраняет умышлен­ности. Таганцев считает, что на этом основании должен быть признан умышленным убийцей тот, кто, желая утопить другого, бросил его в реку, а оказалось, что сброшен­ный умер не от утопления, а оттого, что, падая, ударился о камень и пробил себе череп.

 По мнению Таганцева, кроме сознания, умысел заключает в себе и другой момент – хо­тение, направление нашей воли к практической деятельности, представля­ющийся не менее, если даже не более важным. Всякая виновность есть виновность воли, а, следовательно, и виновность умышленная, ибо только волевым актам могут быть придаваемы эпитеты «злой», «добрый». Этот момент хотения также представляется сложным как относительно своего содержания, так и относительно своего формирования. Хотение как элемент умышленной вины предполагает возбуждение к деятельности или мотив, постановку цели, выбор намере­ния и обрисовку плана.

Все указанные выше моменты хотения относятся к развитию его со­держания; но хотение может быть также расчленяемо и со стороны фор­мы, со стороны процессов формирования хотения и его элементов. По­становка цели, выбор пути, создание плана не всегда совершаются мгно­венно, они нередко требуют более или менее продолжительного обду­мывания, выбора, определения, предполагают психическую работу, кото­рая часто изменяет энергию преступной воли, степень ее опасности, а вместе с тем влияет и на наказуемость. Но и после того, как эта психи­ческая работа окончена, сформированы отдельные моменты хотения, для того чтобы замышленное не осталось лишь планом, необходим новый психический акт, т.н. порыв, в силу которого творческие построения нашего мышления получают практическое значение; этот порыв профессор Таганцев называет актом решимости, составляющим то соединительное звено между мыслью и делом, после которого начинается уже осуществление воли в деятельности, так что умысел является сознательно-волевой решимостью на учинение известного деяния и соответствующего направления деятельности, обнимая этим понятием как содеяние, так и бездействие[2].

Различение элементов хотения имеет существенное значение и при установлении оттенков умышленной вины.

Наиболее старым и наиболее важным практически делением умыш­ленной виновности, является различие между умыслом прямым (dolus directus) и непрямым (dolus indirectus, а позднее eventualis), хотя самое понятие об этих типах в истории доктрины существенно изменялось. Так, в первичном, т.н. дофейербаховском периоде под непрямым умыслом понимали умысел предполагаемый, свидетельствуемый обстоятельствами дела, например, употребленным оружием, силой удара и т.д., благодаря кото­рым можно было заключить, что виновный сознавал, что делает, а потому и умышлял на сознанное. Таганцев пишет, что это деление вызывало неоднозначную реакцию: с одной стороны, по поводу вводимой этим путем презумпции виновности, а с другой – ввиду отождествления умышленности с сознательностью.

Сознательное направление нашей деятельности на правоохранительные объекты, по этой теории, может быть двоякое:  или посягающий желал именно этого посягательства, ради него и предпринял какое-либо дейст­вие – умысел прямой, или же, предвидя, что предпринятое им произведет такое нарушение, он безразлично к этому относился, допускал его наступ­ление – умысел эвентуальный.

В дореволюционном Российском уголовном праве постановления о непрямом умысле появились под несомненным влиянием австрийского уложения с изданием Уложения 1845 г., но в весьма неудачной форме.

Различие умысла прямого и преступного безразличия положено в основу постановлений Уголовного уложения. Всякая умышленная вина предпола­гает сознание учиненного виновным преступного деяния; но затем эта вина разделяется на два вида: первый, соответствующий прямому умыс­лу, когда виновный желал учинения преступного деяния, и второй, соответствующий умыслу эвентуальному, когда виновный допускал наступле­ние тех последствий, которые обусловливали преступность учиненного им.

По поводу различия в объеме обоих видов умысла объяснительная записка указывает: «Преступные деяния в том техническом значении, ко­торое придано этому понятию первой статьей, могут быть, по их внешней характеристике, подразделены на четыре группы:

1.   преступные содеяния, т.е. акты деятельности виновного, воспрещенные сами по себе, безотносительно к вызванным ими результатам;

2.   содеяния, преступность коих обусловливается наличностью известного, указанного законом по­следствия;

3.   преступное бездействие, или неисполнение чего-либо требу­емого законом, воспрещенное само по себе, безотносительно к вызванным им результатам;

4.   бездействие, преступность которого обусловливается наступлением известного, указанного законом, последствия»[3].

Необходимо заметить, что в законодательство тех лет входило понятие альтернативного умысла, когда действующий предполагал возможным наступление одного из нескольких последствий, одинаково желая каждого из них, или умысла специального, когда для полноты субъективной виновности при отдельных преступных деяниях требовалась не только определенность намерения, но и опре­деленность цели. Но первый вид по существу своему не представляет никакого практического значения, а второй, – может быть, исследуем только при анализе отдельных преступных деяний.

Существовало и такое деление умысла,  которое основывается на самих условиях сформирова­ния преступной воли, на степени обдуманности и хладнокровия, проявлен­ных виновным, причем некоторые кодексы, в том числе и Уложение о наказаниях 1845 г., придают этому делению значение условия, влия­ющего на ответственность при всех вообще преступных деяниях.

Самая характеристика этих видов делается по психическому состоянию лица в момент действия или в момент сформирования умысла.

В первом случае различаются исполнение преступного действия в спо­койном состоянии, когда действующий взвешивает каждый свой шаг, и исполнение аффектированное, часто лишенное надлежащей связи и после­довательности.

Во втором случае различают три оттенка. Во-первых, умысел, сформированный в состоянии аффекта, хотя и не достигшего такой силы, при которой он уничтожает вменяемость. Действующий сознательно человек направляет свою деятельность к цели, хотя благодаря ненормальным условиям возникновения преступного намерения задуманное рисуется неясно, пос­тавленная цель, ее отношение к интересам действующего, к требованиям права отличается неверностью, преувеличением. Такое направление воли называется умыслом аффектированным – impetus, и при установлении ответственности за него обращают внимание на самую причину аффекта, на степень извиняемости раздражения: в особенности выделяются те слу­чаи, когда причиной аффекта были действия самого пострадавшего. Во-вторых, те случаи, когда преступная воля, хотя и складывается в совершенно спокойном, хладнокровном состоянии духа, но приводится в исполнение немедленно по возникновении, так что действующий не имеет достаточно времени для обсуждения задуманного; этот вид умысла называется внезапным, но хладнокровным – dolus repentinus. Наконец, в-третьих, те случаи, когда виновный заранее обдумал все су­щественные моменты предпринимаемого им действия, сделал тщательную оценку плана – умысел обдуманный, предумышление.

Уложение о наказаниях 1845 г. (ст. 4) различало в умысле две степени:

1.   когда деяние учинено вследствие не внезапного, а заранее обдуманного намерения или умысла, и

2.   когда оное учинено, хотя и с намерением, но по внезапному побуждению, без предумышления[4].

Обдуманность относилась к составлению умысла, а не к действию; по­этому выполнение деяния в аффекте, происходящем от опьянения или возникшем в силу оказанного жертвой сопротивления, не устраняло воз­можности признать деяние учиненным предумышленно, и, наоборот, пол­ное хладнокровие, расчет в момент действия, не предлагали еще обдуманности умысла.

Конечно, большая обдуманность, всестороннее обсуждение плана, ука­зывая на большую энергию воли, на большую её опасность, могут сде­лать предумышление обстоятельством, усиливающим вину, но, по мнению Таганцева,  признание обдуманного умысла всегда и, безусловно, более тяжкой формой винов­ности может привести к несправедливости. Действовавшее уголовное уложение вовсе не упоминает об этих видах умысла в Общей части, предоставляя, таким образом, суду право принять во внимание обдуманность действий или аффектированное состояние ви­новного только при выборе меры наказания, если об этом не будет особых постановлений. Теоретические разработки юристов дореволюционной России были на достаточно высоком уровне, но, к сожалению, должным образом не нашли своего законодательного закрепления.




1.2. Умышленная форма вины в  Советской России.

         В Руководящих началах по уголовному праву РСФСР 1919 г.  в качестве «необходимого обобщения» обязали при определении наказания в каждом отдельном случае различать, совершено ли преступление лицом в сознании причинённого вреда или по невежеству и несознательности.

В ряде случаев уголовное законодательство первых лет революции общим образом упоминало об умышленности тех или иных действий. Определяя покушение, Руководящие начала по уголовному праву 1919 г. говорили о том, «совершивший выполнил все, что считал необходимым для приведения своего умысла в исполнение...». Следует, однако, заметить, что не только ни в одном из этих случаев не делалось попытки раскрыть содержание умысла, но и сама терминология не отличалась чёткостью. Более того, иной раз законодатель придавал необходимости предотвращения серьёзного вреда настолько важное значение, что считал целесообразным в значительной мере или полностью уровнять случаи умышленного и неосторожного причинения. При этих условиях трудно сказать, что именно законодатель понимал в то время под умыслом, каким образом он отграничивал его от неосторожности и соотносил с целью, мотивом, заведомостью или «намеренностью» соответствующих действий. Положение дополнительно осложнялось тем, что в уголовном законодательстве того периода упоминания о субъективной стороне преступления вообще встречались довольно редко. Всё сказанное, разумеется, не означает, что накопившийся за эти годы в области Особенной части законодательный материал совсем не поддавался обобщению. Напротив, такое обобщение имело место быть. Первое, что обращает на себя внимание, - это политическое, или криминологическое, деление преступлений на группы в зависимости от их направленности против основ нового строя или других интересов, целей или мотивов их совершения. Характерное стремление законодателя связывать деление преступлений по этим признакам с делением на соответствующие категории также самих преступников. При этом далеко не всегда деление преступлений на группы соответствует нынешним, отстоявшимся, «научно обоснованным» представлениям[5].

Предложение об отсутствии прямой связи между определением умысла в УК РСФСР 1922 года и его пониманием в предшествующем законодательстве подтверждается также тем, что предпринимавшиеся в первые годы революции попытки кодифицировать законодательство приводили не к тому решению, которое давала ст. 11. Составители этого проекта положили в основу этого проекта «общие принципы, определяющие собой идеологию и практику законодательства, проведённого в жизнь революцией». Одним из выражений этого должно было быть, по их мнению, то, что «оттенки умышленности, неосторожности утрачивают значение факторов, направляющих наказание по заранее определённой линии; сохраняя некоторое значение признаков, свидетельствующих о характере личности, они перевешиваются анализом свойств преступного состояния деятеля, мотивами правонарушения и мотивами избранных средств»[6].

Страницы: 1, 2



2012 © Все права защищены
При использовании материалов активная ссылка на источник обязательна.