Рефераты. Творчество Айвазовского






Творчество Айвазовского

В Феодосии

и Петербурге

Семнадцатого июля 1817 года священник армянской церкви города

Феодосии сделал запись о том, что у Константина (Геворга) Гайвазовского и

его жены Репсиме родился «Ованес, сын Геворга Айвазяна». Он был младшим в

семье. Помимо него у Геворга и Репсиме было еще два сына и две дочери.

Выходец из южной Польши – Галиции Геворг Айвазян писал имя и фамилию на

польский лад – Константин Гайвазовский. Этой же фамилией станет подписывать

свои первые картины и его сын Иван, которому суждено будет прославить

фамилию своих предков, сделав ее известной всему миру. Только в 1840 году

он изменил ее написание на более привычное для русского уха звучание –

Айвазовский, но в письмах на армянском языке он навсегда оставался Ованесом

Айвазяном.

Куда только судьба не забрасывала многострадальных детей Армении!

Ещё в конце прошлого столетия фамилия Гайвазовских встречалась в Валахии и

Молдавии. Константин Гайвазовский обосновался с семьёй в Феодосии в самом

начале XIX века.

Город уютно разместился в восточной области Крыма на берегу

красивой и удобной бухты, там, где снижаясь, заканчиваются отроги крымских

гор и начинаются степи, такие же, безбрежный, как море, где влажные морские

ветры встречаются с ветрами, настоянными на степных травах. Основанная

греками в VI веке до н.э., Феодосия знала время славы, богатства, в ее

бухте кипела шумная торговая жизнь. За тысячелетия своей истории город

пережил возвышения и разорения, новое могущество и славу в Средние века,

когда отважные генуэзские мореплаватели и купцы в XIII – XIV веках в самых

удобных бухтах Черного моря основывали фактории, возводили мощные

оборонительные крепости. Тогда древняя Феодосия, обнесенная рядами стен,

рвами, укрепленная высокими башнями, называлась Кафой. Но к XIX столетию в

далекое прошлое ушли былая слава и богатство города. Феодосия превратилась

в небольшой провинциальный городок.

Семья Гайвазовских была небогата. Отец одно время успешно

занимался торговлей, но обрушившаяся на город в 1812 году чума разорила

семью. Свободно владея несколькими языками – армянским, русским, польским,

венгерским, турецким, греческим, Константин Гайвазовский помогал горожанам

составлять судебные документы и жалобы и одновременно исполнял должность

старосты на феодосийском базаре. Мать была искусной вышивальщицей, и ее

ремесло не раз выручало семью в особенно трудные времена. Дом был невелик,

он стоял на возвышении, откуда была видна даль моря. Оно да еще небо над

ними и стали теми главными впечатлениями, что определили жизненную судьбу

будущего художника. Море, то ласковое, то грозное, с бесконечно набегающими

на берег волнами, меняющее цвет от прозрачного бирюзового на недвижной

поверхности во время штиля до густой черноты в штормовые дни, -

притягивало, манило к себе. Оно было всегда рядом, и мальчику не надоедало

следить за его движением и жизнью. Лодки и баркасы рыбаков, уходившие в

море, а потом возвращавшиеся с уловом к берегу, радостно встречавшие их

семьи и вся городская детвора – вот те впечатления, которые отзовутся позже

в его картинах. Изредка на горизонте появлялись паруса больших фрегатов, их

названия пока были неведомы мальчику, но пришло время, и именно он

прославил на своих полотнах корабли российского флота.

Феодосия была городом многоязычным. Здесь жили армяне, татары,

русские, турки, греки. Когда в 1821-1829 годах в Греции поднялось восстание

против многовекового владычества османской империи, вести об этом

докатились и до маленькой Феодосии. О событиях и героях греческой революции

рассказывали заезжавшие в Феодосию купцы, писали русские газеты, об этих

событиях говорили на городском базаре, там же продавали народные картинки,

гравюры с эпизодами восстания и портреты героев греческого народа.

Срисовывая их, будущий художник и сам пытался фантазировать. На случайных

листах бумаги он копировал портреты, военные сцены, а когда не хватало

бумаги, то самым удобным местом для рисования оказывались беленые стены

дома. На них было легко рисовать углем фигуры солдат, парусники с надутыми

парусами, чаек над скалами, морские волны, набегающие на берег.

Рисунок солдата в полном военном снаряжении на стене дома

случайно увидел градоначальник Феодосии Александр Иванович Казначеев. Он

уже слышал о юном художнике от городского архитектора Коха, слышал и о том,

что тот хорошо играет на скрипке, виртуозно выводя смычком протяжные

восточные мелодии. Интерес главы города к сыну старосты феодосийского

базара решительным образом изменил течение жизни мальчика. В руках юного

Айвазовского впервые оказались настоящие акварельные краски, кисти и

хорошая бумага, подаренные ему Казначеевым. Казалось бы, что за дело

городскому голове до ребенка из бедной семьи? Но, к счастью, Казначеев

оказался не только образованным и талантливым человеком, но главное,

человеком с большой душой. В годы, когда двадцатилетний А. С. Пушкин

отбывал свою ссылку на юге и находился в распоряжении графа М. С.

Воронцова, Казначеев состоял правителем его канцелярии и, насколько мог,

оберегал поэта от гнева и гонений графа. Когда в 1830 году Казначеева

перевели из Феодосии на службу в Симферополь и назначили Таврическим

губернатором, он взял с собой и Айвазовского, определив его в

Симферопольскую гимназию, где тот показал себя весьма способным учеником. В

выданном ему аттестате значилось, что в российской грамматике и логике,

истории и географии, в правилах немецкого языка Айвазовский проявил «успехи

изрядные; в латинском и французском языках - хорошие; и в рисовальном же

искусстве выказал знания превосходные».

Три года, проведенные в семье Казначеева, не прошли для подростка

бесследно. Атмосфера дома, круг знакомств способствовали быстрому развитию

восприимчивого юноши. Ум и способность, которые проявлял Айвазовский,

вызывали интерес к нему, рождали желание принять участие в его судьбе. Сам

же он много читал и много рисовал. Частый гость в доме близких знакомых

Казначеева Нарышкиных, имевших богатейшую в Симферополе библиотеку и

превосходное собрание английский и голландских гравюр, он получил право

пользоваться книгами и делать копии с гравюр. Наталья Федоровна Нарышкина

начала в Петербурге хлопоты о приеме Айвазовского в Академию художеств.

Более того, она считала, что Айвазовского, как обладающего исключительным

дарованием, необходимо отправить для обучения живописи в Рим. Нарышкина

отослала в Академию художеств прошение об этом вместе с рисунками юного

художника, и вскоре получила ответ от президента Академии о том, что

«молодой Гайвазовский, судя по рисункам его, имеет чрезвычайное

расположение к композиции, но, так как он, находясь в Крыму, не мог быть

так основательно подготовлен в рисовании и живописи», ему необходимо пройти

полное обучение в Российской Академии художеств. И как особая милость было

назначено принять Айвазовского в Академию на казенный счет, а также на

казенный счет привезти его из Крыма в Петербург.

Дорога из Симферополя в северную столицу была долгой,

продолжалась несколько недель. Миновали ковыльные степи, пыльные дороги,

малые и большие города, остановились ненадолго в Москве и наконец 21

августа 1833 года приехали в Петербург. Широкую Неву, торжественные ряды

дворцов на ее берегах, прямые проспекты улиц, переменчивое небо с холодными

облаками – вот что увидел юноша после долгой утомительной дороги. Как это

было не похоже на его маленькую и такую далекую Феодосию. Через два дня он

с волнением вступил под высокие своды Академии.

Начиналась новая жизнь. День был определен жестким академическим

расписанием. Воспитанники Академии поднимались в пять часов утра, затем

следовали непременная утренняя молитва, завтрак, и в семь начинались

занятия в классах. Сначала – общеобразовательные предметы и теория

живописи, а с двенадцати до трех ученики рисовали красками. После короткого

перерыва снова классные занятия. Вечером при свечах – занятия рисунком. В

девять часов все обязаны быть в спальнях. Возможно, этот утомительный в

своем однообразии ритм мог показаться невыносимым, если бы он не был

наполнен истинным творчеством, радостью ежедневных открытий.

Айвазовский был определен в класс профессора Максима Воробьева,

главным интересом которого была пейзажная живопись. Человек просвещенный,

разнообразных и широких интересов, Воробьев любил поэзию, музыку, неплохо

играл на скрипке, что, возможно, еще больше сблизило ученика и учителя. В

доме профессора нередко собирались его академические питомцы, и здесь в

непринужденной обстановке продолжались разговоры об искусстве, споры,

рассказы учителя о его учениках и сотоварищах по Академии художеств.

Русская пейзажная живопись к началу XIX века только начинала определяться

как равноправный жанр в иерархии других живописных жанров. Академия на

первое и главное место всегда ставила исторический род живописи. Портрет,

пейзаж, картины на бытовую тему считались низким занятием для художника. И

тем не менее среди русских пейзажистов уже были выдающиеся мастера,

искусством своим пролагавшие дорогу для дальнейших успехов этого жанра.

Декоративные пейзажные панно Семена Щедрина с изображением парков

Павловска, Гатчины, Петергофа украшали дворцы Петербурга. Городские пейзажи

учителя Воробьева, Федора Алексеева и поныне доставляют радость узнавания

замечательных видов Москвы, Нижнего Новгорода, царственного Петербурга.

Пейзажи Италии писал и Федор Матвеев. Михаил Иванов прославил свое имя

изображением «достопримечательных мест» России, Кавказа и Крыма. Под его

началом учился один из тончайших мастеров пейзажной живописи Сильвестр

Щедрин, легенда Академии художеств тех лет, умевший передать живой трепет

воздуха, текучую влажность воды, пленительную свежесть итальянской природы,

где он работал после окончания Академии.

Воробьев не только увлекал своих учеников рассказами о мастерстве

и особенностях живописи своих учителей и предшественников, но он мог зажечь

воображение юных художников искренним восторгом перед красотой природы. Он

учил их любить и понимать природу, чувствовать ее состояние. Сам он мог

писать, кажется, все: панорамы виденных в путешествии городов, военные

парады, ночную Неву, морские баталии и пейзажи.

Склонность Айвазовского к изображению моря проявилось очень рано,

ее поддерживал и развивал старый профессор. Немало значило для Айвазовского

знакомство с картинами классических мастеров в собрании Императорского

Эрмитажа. Он копировал морские пейзажи француза Клода Лоррена, голландских

живописцев XVII столетия, славившихся своими изображениями моря, кораблей,

прибрежной жизни голландских городов. Живописцы Голландии считаются

основоположниками маринистического жанра.

Не меньшее значение, чем профессиональные уроки живописи, имели

для Айвазовского знакомства, которые начали складываться в первые же годы

его жизни в столице. В доме Воробьева Айвазовский познакомился с поэтом

Василием Жуковским, баснописцем Иваном Крыловым, с тонким ценителем

искусства, меценатом, прекрасным виолончелистом Матвеем Виельгорским,

художником Александром Орловским, Алексеем Томиловым. Умный, широко

образованный человек, Томилов был страстным коллекционером. В его

петербургском доме были собраны картины русских и европейских художников,

он владел богатейшей коллекцией офортов Рембрандта. В совсем юном

Айвазовском Томилов угадал незаурядное дарование и много способствовал его

развитию. Художник стал частым гостем в доме Томилова. По его совету

Айвазовский копировал пейзажи Сильвестра Щедрина, настойчиво постигая его

живописную манеру. Позже в Италии он будет писать свои картины в тех же

местах, где работал Щедрин.

Лето 1834 года художник провел в имении Томилова Успенское на

реке Волхов. Непривычные для южанина северные белые ночи, серебристая

прозрачность воздуха, неяркая зелень, стального цвета вода северной реки –

все это внимательно наблюдал и впитывал глаз художника, сопоставлял с

такими, казалось, далекими воспоминаниями о феодосийской жизни и природе.

Неожиданное событие едва не изменило течение жизни Айвазовского.

В начале 1835 года по приглашению Николая I в Петербург для выполнения

высочайших заказов приехал модный французский маринист Филипп Таннер.

Академический ученик Айвазовский был определен ему в помощь. Поначалу все

шло хорошо. Айвазовский внимательно постигал тайны мастерства известного

французского живописца, которые тот, в свою очередь, перенял у великого

английского мастера Уильяма Тёрнера. Способный ученик быстро усвоил приемы

парижского маэстро и, не желая быть у него подручным, но, стремясь к

собственному творчеству, написал к академической выставке картину Этюд

воздуха над морем. Показанная на выставке, она вызвала всеобщее одобрение,

любопытство, восхищение мастерством молодого академиста. Айвазовский

получил за нее от Академии художеств серебряную медаль, что чуть не стало

концом его так блестяще начавшейся художественной карьеры. Оскорбленный

независимым поведением своего помощника Таннер пожаловался на него

императору, который не терпе6л нарушений субординации и повелел все картины

Айвазовского с выставки немедленно снять. На начинающего художника

обрушился императорский гнев. Потребовалось заступничество Жуковского,

Крылова, профессоров Академии, чтобы утихомирить царскую немилость. Вскоре

и сам Таннер, прибывший в Петербург «на ловлю счастья и чинов», отвергнутый

художниками и двором, бесславно покинул Россию.

Важным этапом в развитии дарования Айвазовского стало его

плавание летом 1836 года с кораблями Балтийского флота по Финскому заливу и

Балтийскому морю. Плавание в течение двух месяцев в северных широтах

обогатило, расширило представления начинающего мариниста об изменчивой

морской стихии. Пройдет совсем немного лет, и он увидит и испытает на себе

не только ласковый шум Эгейского, Адриатического и Средиземного морей, но и

могучее дыхание Атлантики и Тихого океана. Морская стихия навсегда

завладела воображением художника, стала единственной и главной темой его

творчества. Уже в первых картинах Айвазовского учителя и зрители увидели

неординарность дарования. В самых ранних его работах Вид на взморье в

окрестностях Петербурга и Большой рейд в Кронштадте поражало мастерство, с

каким написаны вода, морская пена на гребнях волн, северное небо с несомыми

ветром белыми облаками. Хотя в картинах есть еще оглядка на старых

голландских маринистов, но в них же выражена зоркая наблюдательность,

пытливость молодого художника, внимательно постигающего особенности

северной природы.

Годы учебы были наполнены каждодневным неустанным трудом,

радостью творчества, счастьем знакомства с людьми, память о которых пройдет

через всю жизнь. Такой оказалась встреча, хоть и мимолетная, С Пушкиным.

Она произошла на академической выставке в сентябре 1836 года, за несколько

месяцев до гибели поэта. Айвазовский помнил каждую деталь разговора, каждый

вопрос поэта, обращенный к нему, выражение его лица, его смех, одежду

Наталии Николаевны. Это знакомство осенило собою всю жизнь художника, и

многое потом в своем творчестве он проверял возможной реакцией великого

поэта, соразмеряя свои впечатления, создаваемые образы природы с высокой

пушкинской поэзией, которая всегда жила в душе художника. «С тех пор и без

того любимый мною поэт сделался предметом моих дум, вдохновения и длинных

бесед и рассказов о нем», - вспоминал Айвазовский на склоне лет.

О картинах Айвазовского представленных на академической выставке

1836 года, живо и доброжелательно отозвалась художественная критика. Нестор

Кукольник, выпускавший Художественную газету, писал: «Две картины

Айвазовского, изображающие пароход, идущий в Кронштадт, и голландский

корабль в открытом море, говорят без околичности, что талант художника

поведет его далеко. Изучение натуры откроет ему другие сокровища, о которых

теперь талант только догадывается. Произведения Айвазовского теперь

поражают, кидаются в глаза. Признаемся, мы ожидаем, что они вскоре не будут

так эффективны, но глубоко западут в душу зрителя и надолго заведут

хозяйство на дне ее». Эти слова были добрым напутствием начинающему

художнику.

Нестор Кукольник не раз заинтересованно писал о картинах

Айвазовского, следил за его успехами и предостерегал от увлечения излишней

внешней эффективностью. А вскоре художник и лично познакомился со своим

первым критиком, а главное, с кругом тех людей, что собирались в оме

братьев Нестора и Платона Кукольников или у Карла Брюллова, «великого

Карла», только что вернувшегося из Италии, увенчанного славой, обожаемого

молодыми живописцами. Здесь собирались актеры, художники, певцы,

литераторы. Глинка чаровал игрой на фортепиано и пением, художник Яненко

смешил своим балагурством, Платон Кукольник играл на ск5рипке, Нестор

импровизировал стихи, пел своим могучим басом великий певец Петров,

приходил актер Каратыгин с неисчерпаемым запасом каламбуров. «Вечером мы

сходились, тут шли россказни, - читаем в записках Глинки. – Иногда ужинали,

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5



2012 © Все права защищены
При использовании материалов активная ссылка на источник обязательна.