наслаждения владением, и т.д. Таким образом, он отстаивает частную

собственность, которая представлялась ему, да и действительно была в его

время единственно возможной и прогрессивной, обеспечивая своим развитием

преодоление последних пережитков общинного социального устройства, тем

более что развитие частной собственности означало и преодоление полисной

ограниченности, вставшее на повестку дня в связи с кризисом всего полисного

устройства Эллады. Правда, при всем этом, Аристотель говорит и о

необходимости «щедрости», требующей поддерживать неимущих, а «дружбу», т.е.

солидарность свободных между собою, объявляет одной из высших политических

добродетелей.

Эти ограничения частной собственности направлены на достижение той же

цели, какую преследовал и платоновский отказ от частной собственности

вообще, – сделать так, чтобы свободные не разделялись на враждующие лагеря.

То же и в собственно политической деятельности – сохранение установившегося

строя зависит от того, насколько государство сможет обеспечить

превосходство своих сторонников над теми, кто не желает сохранения

существующего порядка. Отсюда учение Аристотеля о формах государственного

устройства. Вопрос этот тем более важен, что Стагирит применяет к анализу

государства свое общефилософское понятие формы: оно есть движущий принцип

социальной организации, начало, действительность и цель его. Вместе с тем

он делит формы государственного устройства по двум основаниям: количество

правящих, конкретизируемое соответственно имущественному признаку, и цель

(моральная значимость) правления. С точки зрения последней, формы

государственного устройства делятся на «правильные», при которых власть

имущие имеют в виду общую пользу, и «неправильные», где имеется в виду

только собственная польза. По количеству правящих–один правитель, правление

богатого меньшинства и правление бедного большинства. В результате

получается три «правильных» формы правления (монархия, аристократия,

полития) и три «неправильных» (тирания, олигархия и демократия).

Аристотель в разных работах по-разному представляет относительную

ценность указанных форм. В « Никомахово и этике» он объявлял лучшей из них

монархию, а худшей из «правильных» форм -политию). Последняя определялась

как государство, основанное на имущественной дифференциации граждан. В

«Политике» же он считает политию наилучшей из «правильных» форм. Хотя

монархия и здесь представляется ему «первоначальной и самой божественной»,

в настоящее время она, по Аристотелю, не имеет шансов на успех. В четвертой

книге «Политики» он связывает, форму государственного устройства с их

«принципами» ( началами): « принципом аристократии служит добродетель,

олигархии - богатство, демократии–свобода» (Полит., IV, 6, 1294а)12.

Полития должна объединять три этих элемента, почему и должна считаться

подлинной аристократией – правлением наилучших, объединяя интересы

зажиточных и неимущих.

Впрочем, мы встречаем у Стагирита и утверждение, что все формы

государства- сводятся к двум главным–демократии и олигархии. «Демократией

нужно считать такой строй, когда свободнорожденные и неимущие, составляя

большинство, будут иметь верховную власть в своих руках, а олигархией –

такой строй, при котором власть находится в руках богатых, отличающихся

благородным происхождением и составляющих меньшинство» (там же, IV, 3,

1290b). Иначе говоря, власть в государстве может принадлежать либо бедному

большинству, либо богатому меньшинству.

Конечно, здесь можно видеть подходы Аристотеля к проблеме классовой

структуры общества, определяемой с точки зрения богатства и бедности.

Названия форм государственного устройства, введенные им, вошли в лексикон

теории государства. В то же время Аристотель – античный мыслитель. Как

замечает К. Маркс, он является выразителем сущности именно античного города-

государства. Уже аристотелевское определение человека «утверждает, строго

говоря, что человек по самой своей природе есть гражданин городской

республики. Для классической древности это столь же характерно, как для

века янки определение Франклина, что человек есть созидатель орудий»13.

Особенно четко проявляется этот факт в трактовке философом общественных

отношений в «государственном общении».

Аристотель считает, что исторически развитие общества идет от семьи к

общине (селению), а от него – к государству (городу, полису). Однако

логически первично государство, ибо оно представляет энтелехию общества. В

государстве сохраняются следующие отношения: семейные (муж и жена, родители

и дети, господин и рабы) и государственные (властвующий и подвластные). Эта

внеисторическая «природная» структура общественных отношений увековечивает

отношения господства и подчинения, конкретно – отношения рабовладельческого

общества. Аристотель, в отличие от Демокрита и софистов, стоит за

«природное» происхождение и устройство государства, в отличие от Платона,

он выводит его из «природы человека», а не из божественного установления. С

особой силой сказывается эта его установка в трактовке рабства.

Стагирит считает, что рабство существует «по природе», ибо одни люди

предназначены повелевать, а другие – подчиняться и следовать указаниям

первых. И здесь он использует мысль о противоположности души и тела. «Те

люди, которые столь же отличаются от других людей, как душа от тела, а

человек от животного ... по своей природе – рабы, для них... лучший удел

быть в подчинении у деспотической власти» (Полит., I, 2, 1254b) – такой,

какой подчиняются тела и животные. Рабы – это прежде всего варвары,

отличные от господ как телом, приспособленным к грубому физическому труду,

так и «рабской» душою. Раб – «одушевленный инструмент», часть имущества

господина, отличающаяся от другого имущества лишь тем, что имеет

человеческие душу и тело. Раб не имеет никаких прав, и по отношению к нему

не может быть совершено несправедливости; нельзя дружить с рабом, поскольку

он раб, делает оговорку Аристотель, – но дружить с ним можно, поскольку он

человек.

Уже здесь мы видим явную непоследовательность. Великий мыслитель не

мог не видеть слабости своей аргументации в пользу «рабства по природе».

Последнее явно противоречит его собственным убеждениям, поскольку Стагирит

считал, что рабы по существу выполняют социальную функцию освобождения

граждан от забот о предметах первой необходимости (там же, II, 6, 1269а). А

способы осуществления этой функции могут быть различными: пенесты в

Фессалии, илоты в Спарте... Правда, и они для Аристотеля рабы, но ведь и

ремесленники, свободные, но не самодостаточные и вынужденные добывать

средства к жизни собственным трудом, являются по существу рабами... но не

по природе. Более того, Стагирит открывает путь, ведущий за пределы

ситуации, связывающей господина и раба: «Если бы челноки сами ткали, а

плектры сами играли на кифаре, то мастерам не было бы никакой нужды в

слугах, а господам в рабах» (там же, I, 2, 1253b). Ну а если предположить,

что возможно такое положение, когда увеличившаяся производительность труда

создаст условия для смягчения, а затем и уничтожения рабства? Аристотелю не

приходит еще на ум такая возможность, впоследствии реализованная

историей14.

Нельзя не сказать, что социально-политическая концепция Аристотеля,

при всем том, что она отражала адекватным образом существующие общественные

отношения, была крайне ограниченной. Ее теоретические установки не

допускают превращения ее в орудие социального прогноза. Если применительно

к природе это незаметно (слишком медленны ее процессы, чтобы встала

необходимость в прогнозе, скажем, экологического порядка), то

распространение на быстро меняющееся общество учения о соотношении души и

тела, формы и материи исключает прогностические возможности теории вообще.

Политика Аристотеля – описательная наука, создатель которой стремился дать

политическому деятелю практическую ориентацию, помогая сделать политические

учреждения и государственное устройство вообще возможно устойчивее и

постояннее. Его намерения выражены словами: «Ведь нужно иметь в виду не

только наилучшую форму государственного устройства, но и возможную при

данных обстоятельствах, и такую, которая всего легче может найти применение

ко всем государствам» (там же, IV, 1, 1288b). При всей реалистичности такой

установки, она никогда не может вывести за пределы существующего строя.

Аристотель подвел итог развитию философской мысли с ее начала в

Древней Греции и до Платона включительно, он создал дифференцированную

систему знания, освоение которой продолжалось свыше полутора тысяч лет.

Именно Аристотелю принадлежит систематизация знаний, основанная на двух

принципах – предметном и целевом. Он делит науки на три большие группы:

теоретические, которые имеют целью само знание и делятся на первую

философию, физику и математику; практические, цель которых – руководство

человеческим поведением и в число которых входят этика, экономика и

политика, и творческие, имеющие назначением достижение пользы и

осуществление прекрасного: поэтика, риторика и искусство (techne –

непосредственно применимое опытное знание). Различные части и темы этой

совокупности античных знаний разрабатываются после смерти Аристотеля в его

школе – Ликее.

6. ШКОЛА АРИСТОТЕЛЯ (ПЕРИПАТЕТИКИ)

В 223 г. до н. э., накануне своей последней эмиграции из Афин,

Аристотель поручил руководство Ликеем своему ученику Теофрасту из Эроса на

о. Лесбос (ок. 370–285гг. до н.э.). При нем школа достигла высшего

расцвета, насчитывая в лучшие годы до 2 тыс. учеников. В 287 г. его сменил

на посту схоларха Стратон из Лампсака, руководивший школой 18 лет. За ним

схолархом стал ничем не выдающийся, кроме чистоты одежды и склонности к

спорту, Ликон. Затем Ликей постигает упадок, прерванный лишь в 1 в. до н.

э., когда издание сочинений Аристотеля вновь возбуждает интерес к

аристотелизму. В дальнейшем, хотя перипатетики пользовались всеобщим

признанием в качестве философской школы, они дают мало нового. Главное их

занятие – комментирование и разъяснение трудов учителя. Крупнейшим из

комментаторов был Александр Афродизийский (конец II – начало III в. н. э.).

В дальнейшем перипатетики все более тяготеют к эклектизму, и в конце концов

их учения сливаются с неоплатонизмом.

Наиболее значительны первые представители Ликея, непосредственные

ученики Аристотеля. Первым из них был Теофраст, собственно Тиртам, сын

Меланта, прозванный учителем « Богоречивым ». За два года до смерти он

поручил школу Стратону, но прожил недолго:

Так Теофраст был жив и силен, покуда трудился,

А отрешась от трудов, в вялом бессилье угас.

Этими словами Диоген Лаэрций (V, 40) подчеркивает известную истину, что

труды сохраняют жизнь. А работал Теофраст много. Его труды насчитывают, по

данным Диогена Лаэрция, 232808 строк. До нас дошли два его сочинения по

ботанике, несколько небольших трактатов по физике, также фрагменты

«Метафизических апорий», «Мнений физиков» и некоторых трудов, в том числе

логических. Сохранился также трактат «Характеры», которому подражали многие

писатели позднейших времен.

В месте с другим учеником Аристотеля, Евдемом Радосским, Теофраст

вносит ряд изменений в логику учителя. Важное значение для учения о

суждении имело предвосхищение Теофрастом мысли о необходимости, в некоторых

случаях, квантификации не только субъекта, но и предиката суждения, –

мысль, принятая и развитая уже в XIX в. Евдем рассматривал вопросительные

суждения, различив вопросы относительно свойства, относительно сущности и

относительно выбора одного из взаимно исключающих суждений (см.: Мул. III,

Евдем, 113). Теофраст обратил внимание на различие между суждением, имеющим

отношение к истинности и ложности, и посылкой,– касающейся, при

эквивалентном содержании, утверждения и отрицания. Он внес определенную

ясность в вопрос о различии логики и грамматики, различив понятие (logos) и

слово (речь–lexis).

Наибольшие изменения вносят Теофраст иЕвдем в учение о силлогизме. Им

приписывается включение в систему модусов силлогизма пяти новых модусов,

объединяемых в четвертую фигуру простого категорического силлогизма.

Значительное место в их логике занимает проблема условных и разделительных

силлогизмов, а также силлогизмов «смешанных», т.е. таких, которые имеют

посылками условные суждения, а заключением – категорическое. Особое

значение имеет введение Теофрастом условно- категорического силлогизма

modus ponens (Если А, то В; А; следовательно, В). Перипатетики много

сделали для превращения логики в формальную науку, каковою она еще не была

у Аристотеля. Тем самым была подготовлена логика стоиков, в которой эта

дисциплина в ее античном облике получила окончательную форму15.

Нельзя сказать, чтобы Теофраст во всем следовал своему учителю в

области первой философии. Правда, текст соответствующего труда Теофраста

сохранился лишь фрагментарно, но и на основе фрагментов можно сделать вывод

о его творческом подходе к проблемам философии. Прежде всего он был связан

с критикой метафизики Аристотеля, хотя и ведущейся в неявной форме.

Особенность ее в том, что Теофраст существенно видоизменяет метод

аристотелевской метафизики. В последней широко применяется апоретика –

выделение и обсуждение трудностей (апорий), стоящих перед исследователем в

решении той или иной проблемы. Стагирит считает необходимым продумать все

трудности для того, чтобы знать, куда дальше идти. По сути дела, это

постановка проблем, которые затем уже решаются. Для Теофраста, насколько

можно судить по фрагментам, апоретика сводится к разысканию в произведениях

учителя неразрешенной проблемы, причем сама ее разрешимость оказывается

проблематичной.

К примеру, Аристотель понимает первую философию одновременно и как

теологию. Теофраст сближает понятия бога и первоначал, требуя смотреть на

последние как на божественные. «Ведь бог является тем началом для всего,

посредством которого все существует и пребывает. Хотя дать такой ответ

нетрудно, обосновать его и сделать убедительным гораздо труднее». (Теофр.

Мет,, I, 4, 4b). Да и можно ли обосновать такой ответ вообще? Видимо,

апория, связанная с трудностями обоснования религиозного решения проблемы

начала, привела к тому, что Теофраст вообще мало интересовался теологией.

Недаром последующие философы, в частности Цицерон, считали возможным

обвинять его в безбожии на том основании, что он приписывал господство над

миром то разуму, то «небу»... Признание бога перводвигателем также приводит

к апории. Если двигатель один, замечает Теофраст, то почему небесные сферы

движутся по-разному? Если же двигателей много, то как согласовать это с

идеей единого бога и объяснить гармоническую связь небесных явлений? Всегда

ли можно решить, произошло ли нечто в силу определенной цели, или случая,

или природной необходимости? И если нет, то не следует ли тогда искать

первопричину не вне космоса («неба»), а в нем самом? «Ведь не ради лучшего

и не ради чего-либо возникает это (речь идет о природных явлениях. – A.

B.), но скорее по естественной необходимости; таково многое в воздухе и в

остальных [явлениях]» (там же, IV.34, 11b).

Правда, Теофраст непоследователен в критике идей Аристотеля, ведь он

все же его ученик и сторонник аристотелизма. Он лишь ограничивает

применимость телеологического объяснения природы. И поскольку его основной

интерес–естественнонаучный, он снимает вопрос о божестве и о целевой

причине как средствах объяснения отдельных природных явлений, обращаясь к

ним в мировоззренческих («метафизических») вопросах. В своей «физике»

Теофраст по существу снимает проблему неподвижного двигателя и ищет причину

движения (формальную причину) к теплоте Солнца. Материю же он рассматривает

как совокупность трех элементов – земли, воздуха и воды. Интересны его

рассуждения о природе огня, который отличается от всех других стихий тем,

что он не существует сам по себе, т.е. без горючего вещества. И здесь

Теофраст фиксирует апории: если огонь не существует вне других веществ, то

как же можно считать его «элементом»? Следует ли допустить существование

двух типов огня – чистого и несмешанного «первоогня» пребывающего в

надлунной сфере и огня земного и смешанного – в подлунной? Если да, то как

они соотносятся? Этими вопросами Теофраст по существу ставит под сомнение

традиционную античную концепцию элементов.

Важное место занимает у Теофраста зашита объективности чувственных

качеств – холодного и теплого, сладкого и горького и т.д. Он спорит здесь,

главным образом, с атомизмом в его демокритовском варианте. Если

чувственные качества зависят от свойств атомов, рассуждает он, то они

объективны. Аргументы атомистов в пользу субъективности чувственных качеств

он отвергал ссылкой на то, что ошибки чувств возникают относительно всех

свойств вещей, а не только цвета, вкуса, запаха. Причем ошибки совершаются

лишь относительно частных случаев, а не самой природы качеств.

Относится к физике и рассмотрение Теофрастом движения. Философ

устанавливает, что виды движения соответствуют категориям. Поэтому, приняв

аристотелеву таблицу категорий, он добавляет к четырем видам движения,

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6