Рефераты. Антон Иванович - белый генерал






к полноте. Густые нависшие брови, умные проницательные глаза, открытое

лицо, большие усы и клином подстриженная борода. Впоследствии, когда волосы

стали редеть, Деникин начал брить голову наголо.

Осенью 1895 года, после нескольких лет подготовки, Антон Иванович выдержал

конкурсный экзамен в Академию Генерального штаба, окончание которой — при

наличии способностей и удачи — сулило офицеру возможность большой военной

карьеры.

После детства и юности, проведенных в глухой провинции, жизнь в Петербурге

повернулась к Деникину совершенно новыми для него сторонами. Впервые

пришлось ему видеть императора Николая II, впервые быть на придворном балу

в Зимнем дворце. Академия Генерального штаба получила туда 20 приглашений,

и одно из них досталось Деникину. «Я и двое моих приятелей держались

вместе, — вспоминал Деникин. — На нас, провинциалов, вся обстановка бала

произвела впечатление невиданной феерии по грандиозности и импозантности

зала, по блеску военных и гражданских форм и дамских костюмов, по всему

своеобразию придворного ритуала. И вместе с тем в публике, не исключая нас,

как-то не чувствовалось никакого стеснения ни от ритуала, ни от неравенства

положений».

Впервые также столкнулся Деникин с петербургской интеллигенцией разных

толков, со студентами и курсистками, с нелегальной литературой,

печатавшейся левыми эмигрантами того времени за границей и переправлявшейся

в Россию. Все это было ново, все интересно, обо всем хотелось составить

собственное суждение.

Нелегко было ему совместить наплыв новых впечатлений с академическими

занятиями. Один из товарищей по академии, знавший Деникина с его первого

офицерского чина, оставил интересное свидетельство на эту тему:

«В академии Антон Иванович учился плохо; он окончил ее последним из числа

имеющих право на производство в Генеральный штаб. Не потому, конечно, что

ему трудно было усвоение академического курса. Да и курс этот вопреки

существовавшему тогда в армии и обществе мнению не был труден. Он был очень

загроможден. Академия требовала от офицера, подвергнутого строгой учебной

дисциплине, всего времени и ежедневной регулярности в работе. Для личной

жизни, для участия в вопросах, которые ставила жизнь общественная и военная

вне академии, времени почти не оставалось. А по свойствам своей личности

Антон Иванович не мог не урывать времени у академии для внеакадемических

интересов в ущерб занятиям. И если все же кончил ее, то лишь благодаря

своим способностям».

Однако в Генеральный штаб он попал не сразу, хотя имел на то полное право.

Этот факт сыграл настолько важную роль в жизни Деникина, что следует на нем

остановиться.

В академии, к моменту ее окончания Деникиным, произошла большая перемена.

Начальник академии, генерал Леер, известный не только в русских, но и в

европейских военных кругах как выдающийся лектор в области стратегии и

философии войны, был смещен. На его место был назначен генерал Сухотин,

человек, по-видимому, сумбурный, властный и грубый, но бывший другом

военного министра. Он открыто критиковал своего предшественника, его

методы, систему обучения и сразу же начал их ломать.

Достаточно сказать, что список офицеров, назначенных r Генеральный штаб,

перед самым их выпуском из академии менялся Сухотиным совершенно

произвольно четыре раза. В два первых списка имя Деникина было включено, но

в два последних не попало.

Это было нарушением всех правил. Вскоре выяснилось, что, минуя конференцию

академии и непосредственное начальство, а также пользуясь своей близостью к

военному министру Куропаткину, Сухотин отвозил ему доклады об

«академических реформах» и привозил их обратно с надписью: «Согласен».

Примириться с подобным произволом Деникин не мог. Годы лишений, упорного

труда, приобретенные знания, широкий кругозор, надежды на будущее — все это

сразу сводилось на нет властной волей одного человека. И он прибег к

единственному законному способу, предусмотренному дисциплинарным уставом, —

к жалобе.

«Так как нарушение закона и наших прав,—писал он впоследствии, — совершено

было по резолюции военного министра, то жалобу надлежало подать на него —

его прямому начальству, то есть Государю Императору... Я написал жалобу на

Высочайшее имя...» (41, С.144).

В военном быту, проникнутом насквозь идеей подчинения, такое восхождение к

самому верху иерархической лестницы являлось фактом небывалым.

Деникин предложил своим товарищам по несчастью последовать его примеру, но

они не решились.

В бюрократическом Петербурге сей эпизод быстро превратился в большое

событие. О нем говорили, его обсуждали, делали догадки, чем «этот скандал»

кончится. Казалось невероятным, что молодой человек, Бог знает откуда

взявшийся, без имени, без связей, без протекции, посмел вдруг ополчиться

против всесильной бюрократии. Штабс-капитан — против военного министра!

Педагогический персонал и все товарищи Деникина по академии были на его

стороне. Произошла большая несправедливость, и они всячески старались

проявить к нему внимание и сочувствие. Начальник же академии, генерал

Сухотин, хотел придать жалобе Деникина характер «крамолы». Военный министр

приказал собрать академическую конференцию, обсуждения этого вопроса.

Конференция вынесла решение: деист начальника академии незаконны. Но

решение положили под сук Военное начальство всеми способами пыталось замять

дело, но так чтобы не осрамиться, чтобы не попасть в глупое положение. В

результате Деникина и трех других неудачников вызвали в академию

«поздравили» с вакансиями в Генеральный штаб. Однако Деникин сообщили, что

он будет причислен к Генеральному штабу лишь том случае, если возьмет

обратно свою жалобу, заменив ее заявлением, что, мол, хоть прав он никаких

на то не имеет, «но, принимая внимание, потраченные годы и понесенные

труды, просит начальниковской милости...».

Однако академическое начальство не учло психологии Деникин Он возмутился и

вспылил: «Я милости не прошу. Добиваюсь толы того, что мне принадлежит по

праву».

Так впервые открыто проявились две черты деникинского характера:

гражданское мужество и твердость.

Но слишком много впутано было в эту историю бюрократического самолюбия.

Деникина не причислили к Генеральному штабу за характер!

Через некоторое время пришел ответ из «Канцелярии прошения на Высочайшее

имя подаваемых». Жалобу Деникина решено был оставить без последствий.

Таким образом, поднятый шум пошел впрок лишь трем его товарищам, жалобы не

подавшим, сам же Деникин остался в проигрыше.

Любопытное наблюдение по этому поводу записал один из близких к Деникину

людей:

«Обиду несправедливостью молодой капитан Деникин переживал очень

болезненно. По-видимому, след этого чувства сохранился до конца дней и у

старого генерала Деникина. И обиду с лиц, непосредственно виновных, перенес

он — много резче, чем это следовало, Но режим, на общий строй до самой

высочайшей, возглавляющей его вершины».

Так или иначе, все происшедшее оставило в душе Деникина горький осадок и

«разочарование в правде монаршей». «Каким непроходимым чертополохом,—думал

он, — поросли пути к правде!» Это его собственные слова.

Итак, делать было нечего: все надежды рухнули. Весной 1900 года Антон

Иванович вернулся в свою артиллерийскую бригаду в город Бела. Там снова

начались томительные будни.

Два года спустя, когда страсти улеглись, написал он из своей провинции

личное письмо военному министру генералу Куропаткину и спокойно изложил ему

«всю правду о том, что было».

Куропаткин, прежде смотревший на эту историю лишь глазами генерала

Сухотина, на этот раз сам проверил все факты и убедился в своей неправоте.

К чести Куропаткина, во время ближайшей аудиенции у государя он «выразил

сожаление, что поступил несправедливо, и испросил повеления» на причисление

Деникина к Генеральному штабу.

Пять лет (в общей сложности), проведенных Деникиным в городе Бела, не

прошли для него бесследно. В свободное время он начал писать. Его рассказы

из военного быта и статьи военно-политического содержания печатались в

течение ряда лет, вплоть до первой мировой войны, в журнале «Разведчик» и

одно время, до 1904 года, в «Варшавском дневнике». Псевдоним он взял себе

«И. Ночин». В своих «Армейских заметках» Деникин умудрялся, несмотря на

дисциплинарные требования, хлестко обрисовывать отрицательные стороны

армейского быта и отсталость командного состава. Это было началом его

литературной деятельности.

Там же, в Беле, жил некий Василий Иванович Чиж. Недавно еще сам офицер-

артиллерист, он был местным податным инспектором. С ним и его женой Антон

Иванович подружился. В год производства Деникина в офицеры у супругов Чиж

родилась дочь Ася. Три года спустя Антон Иванович подарил ей на Рождество

куклу, у которой открывались и закрывались глаза. Девочка запомнила этот

подарок, на всю жизнь.

В январе 1918 года в Новочеркасске, перед уходом Добровольческой армии в

свой знаменитый первый поход, она стала женой генерала Деникина.

Потеряв после окончания академии два года, Деникин летом 1902 года был,

наконец, переведен в Генеральный штаб. Служба его проходила сперва в штабе

2-й пехотной дивизии в Брест-Литовске;

Затем для ценза командовал он в Варшаве ротой 183-го пехотного Пултусского

полка; а потом, осенью 1903 года получил опять назначение в Варшаву, в штаб

2-го кавалерийского корпуса на должность офицера Генерального штаба. Здесь

в чине капитана и застала его русско-японская война.

Непродуманная и легкомысленная русская политика на Дальнем Востоке

столкнулась в начале нынешнего века с захватническими устремлениями Японии,

где уже тогда зарождались грандиозные планы доминирования на азиатском

континенте. Подготовившись сама к войне, Япония знала, что Россия не сможет

отразить вооруженное вторжение здесь, на Востоке, за тысячи километров от

центра. Без объявления войны Япония внезапно, в ночь на 27 января (ст. ст.)

1904 года, напала на русскую эскадру в Порт-Артуре и вывела из строя два

русских броненосца «Ретвизан» и «Цесаревич» и крейсер «Палладу». Этот

пиратский налет сразу дал японцам превосходство на море и возможность

беспрепятственно перевозить войска на материк.

Русское общественное мнение мало интересовалось Дальним Востоком, и война с

Японией явилась для него полной неожиданностью. Война была непопулярна. По

мнению Деникина, единственным стимулом, оживившим чувство патриотизма и

оскорбленной национальной гордости, было предательское нападение на Порт-

Артур.

Деникин очень остро переживал японскую агрессию и считал своим долгом

возможно скорее попасть на фронт.

Войска Варшавского военного округа, где он служил, не подлежали отправке на

Дальний Восток. Они оставались заслоном на русской границе с Германией и

Австро-Венгрией. Несмотря на болезнь (порванные связки на ноге в результате

несчастного случая), Деникин сразу же подал рапорт о командировании его в

действующую армию.

На японскую войну Деникин попал в чине капитана. На фронте боевая

деятельность быстро выдвинула его в ряды выдающихся офицеров Генерального

штаба.

Попав, сначала на должность начальника штаба одной из бригад Заамурского

округа пограничной стражи, Деникин затем стал начальником штаба

Забайкальской казачьей дивизии под командованием генерала Ренненкампфа и

закончил, войну в конном отряде генерала Мищенко — начальником штаба Урало-

Забайкальской дивизии.

По своей природе он не слишком любил штабную работу. Его всегда тянуло на

более активную роль командира боевого участка на фронте. Эту роль он

несколько раз отлично совмещал с должностью начальника штаба.

В историю русско-японской войны вошли названия нескольких сопок, где

особенно ярко проявился русский героизм. «Деникинская сопка», близ позиций

Цинхеченского сражения, названа в честь схватки, в которой Антон Иванович

штыками отбил наступление неприятеля.

Например, в ноябре 1904 года во время Цинхеченского боя генерал

Ренненкампф, по просьбе Деникина, послал его в авангард заменить командира

одного из казачьих полков. Деникин блестяще выполнил свою миссию и штыками

отбил японские атаки.

За отличие в боях Деникина быстро произвели в подполковники, затем в

полковники. В те времена производство в полковники на тринадцатом году

службы свидетельствовало об успешной карьере.

Еще до японской войны недовольство правительством в левых кругах

интеллигенции проявлялось в различных выступлениях и даже в политических

убийствах. (Были убиты министр народного просвещения Боголепов и министр

внутренних дел Сипягин). Но военные просчеты дали повод открыто пойти на

разрыв с непопулярным правительством.

Каждая новая неудача на фронте увеличивала раздражение и критику, которые

затем перешли в беспорядки. Начались террористические акты, аграрные

волнения, крестьяне сводили счеты с помещиками, жгли и громили их усадьбы.

В Петербурге и других городах образовались Советы рабочих

депутатов—предвестники Советов 1917 года. И впервые там промелькнула

беспокойная фигура Льва Троцкого. Волна забастовок прокатилась по России. В

октябре 1905 года всеобщая политическая забастовка, включая железные

дороги, парализовала на время жизнь страны. Прошли военные бунты, вспыхнуло

вооруженное восстание в Москве. Хаос анархии охватил всю страну.

Начиналась первая русская революция — прелюдия к тому, что произошло в 1917

году.

В создавшихся условиях правительство не могло продолжать войну. В сентябре

1905 года был заключен Портсмутский мир.

С дальневосточной окраины по Сибирскому пути внутрь России двинулась волна

демобилизованных солдат. В эту волну попал и Деникин.

В то время как действующая армия каким-то чудом сохранила свою дисциплину,

солдаты запаса быстро разлагались под влиянием антиправительственной

пропаганды. Они буйствовали, бесчинствовали по всему армейскому тылу. Не

считаясь ни с чем, требовали немедленного возвращения домой. Военное

начальство растерялось. Не организовав ни продовольственных пунктов вдоль

Сибирского пути, ни охрану этой бесконечно длинной дороги, командование

приказало выдавать в Харбине кормовые деньги запасным сразу на все

путешествие. Затем их отпускали одних без вооруженной охраны поездов.

Результат легко можно было предвидеть: деньги пропивались тут же, а потом

голодные толпы солдат громили и грабили все, что попадало под руку. А вдоль

магистрали тем временем как грибы после дождя выросли вдруг различные

«республики»: Иркутская, Красноярская, Читинская и т. д. В отличие от

петербургского Совета рабочих депутатов советы этих «республик» включали

также группы солдатских депутатов.

Впервые пришлось Деникину близко наблюдать «выплеснутое из берегов

солдатское море».

Самое бурное время первой революции провел он на Сибирской магистрали. Из-

за забастовок газет на пути не было, достоверных сведений о том, что

происходило в России, тоже не поступало.

А запасные продолжали бушевать, безобразничать и захватывать силой паровозы

и поезда, чтобы вне очереди пробираться в европейскую Россию. Поезд, в

котором ехал Деникин, набитый солдатами, офицерами и железнодорожниками,

пытался идти легально, то есть по какому-то расписанию и соблюдая очередь.

Но ничего из этого не получалось. Делали они не больше 150 километров в

сутки, а иногда, проснувшись, видели, что их поезд стоит, на том же

полустанке, так как ночью запасные проезжавшего эшелона отцепили, и

захватили их паровоз. Наконец потеряв терпение, Деникин и еще три

полковника образовали небольшую вооруженную часть из офицеров и солдат.

Комендантом поезда объявили старшего из четырех полковников, отобрали

паровоз у одного из бунтующих эшелонов, назначили караул и с вооруженной

охраной двинулись в путь полным ходом. Сзади за ними гнались эшелоны

взбунтовавшихся солдат, впереди их ждали другие, чтобы преградить дорогу, в

любую минуту грозила кровавая расправа. Но при виде организованной

вооруженной команды напасть никто не решался. Ехали они большей частью без

путевок, передавая иногда с дороги распоряжение по телефону начальникам

попутных станций, «чтоб путь был свободен».

Как ни странно, это фантастическое путешествие закончилось благополучно.

Деникин этот эпизод хорошо запомнил. Он понял, что при безвластии и

государственной разрухе даже маленький кулак — сила, с которой считаются.

До Петербурга добрался он в начале января 1906 года, проведя недели две в

Харбине и свыше тридцати суток в дороге.

Правительство, вынужденное под давлением событий идти на уступки, формально

признало конец неограниченной монархии. Манифестом 17 октября 1905 года оно

обещало даровать населению конституцию, свободу слова, совести, собраний,

союзов, неприкосновенность личности. Более правая часть оппозиции,

умеренные либералы из имущих классов, уже достаточно напуганные

общественными эксцессами, перешли тогда на сторону правительства.

Еще в августе 1905 года был издан манифест об учреждении Государственной

думы, Но этот манифест никого не удовлетворил, ибо Дума трактовалась в нем

как учреждение «совещательного» характера при самодержавной власти.

Манифест же 17 октября объявлял незыблемое правило: никакой закон не может

войти в силу без одобрения Государственной думы. Он тоже обещал, что

народным избранникам будет дана возможность участвовать в контроле над

законностью действий властей.

Новый русский парламент должен был состоять из двух палат: Государственной

думы и Государственного совета.

Избирательное право в Думу давало преимущества цензовому элементу и имущим

классам. Но даже в этом урезанном виде сам факт привлечения народных

представителей к участию в государственном управлении был чрезвычайно

важным шагом вперед.

Государственный совет, существовавший уже со времен императора Александра I

(с 1801 года), был преобразован в «верхнюю палату» с половиной своих членов

по выборам, а с другой половиной — по высочайшему назначению.

Законы, принятые Думой, должны были быть одобрены Государственным советом и

лишь, затем утверждались государем.

Деникин, считавший, что «самодержавно-бюрократический режим России являлся

анахронизмом», приветствовал Манифест 17 октября 1905 года. Для него этот

манифест, хотя и запоздалый, был событием огромной исторической важности,

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7



2012 © Все права защищены
При использовании материалов активная ссылка на источник обязательна.