курс в советско-американских отношениях не пригоден.
Вопрос об использовании СССР в качестве потенциального союзника в
случае обострения американо-германских и американо-японских противоречий
приобретал для Рузвельта важное практическое значение.
Однако и после установления дипломатических отношений взаимодействие
стран на базе совместного отпора агрессии не получило развития. США
уклонились от заключения Тихоокеанского пакта, который должен был
сдерживать агрессию Японии, именно в расчете на то, что Япония нападет на
СССР.
И снова был поднят вопрос о "русских долгах". Развитие всесторонних
отношений, торговых и в сфере обеспечения взаимной безопасности
наталкивалось на обструкцию США, стремление обеспечить себе одностороннюю
выгоду и особое положение. Первый посол США в СССР Буллит, потерпев
неудачу в попытках заставить СССР следовать во всем в фарватере
американской политики, скатился на позиции примитивного антисоветизма.
Рузвельт заменил его на Дэвиса. Дэвис сумел реально оценить позицию СССР.
Советский Союз в считанные годы продвинулся далеко по пути прогресса,
динамичность его развития превосходит все известное ранее, именно поэтому
он как ни одна другая страна нуждается в прочном мире. В пассивности же и
уступчивости Запада была своя система свой замысел, подчиненный стремлению
подтолкнуть агрессию Гитлера на Восток.
Предательский курс Англии и Франции по отношению к малым странам
Европы, и в особенности Чехословакии, привел к Мюнхенскому сговору.
Фашистские державы намереваются изолировать СССР и подвергнуть его
карантину, используя жупел коммунистической угрозы. Демократические страны
Европы и всего мира оказывают поддержку фашистским странам в их попытке
изолировать Советский Союз, несмотря на то, что он обладает огромным мирным
потенциалом и экономически находится на пути превращения в гигантский
фактор международной жизни.
Когда в августе 1939 года в Москве шли англо-франко-советские
переговоры, английская и французская сторона намеренно затягивали
переговоры и завели их в тупик. Они вопреки всему надеялись канализовать
агрессию на Восток. США в этот момент устранились от каких-либо шагов,
способных повлиять на Англию и Францию. Они подталкивали СССР к войне с
Германией, не беря на себя никаких конкретных обязательств. Де Голль так
охарактеризовал позицию США в канун войны: "США самоустранились от дела
обеспечения европейской безопасности вплоть до поражения Франции".
"Новый курс" в канун войны.
Выборы 1936 года принесли триумф демократической коалиции "Нового
курса", аморфному блоку лево центристских сил, опирающемся на движение
рабочего класса, фермерства, средние городские слои, интеллигенцию,
молодежь, национальные меньшинства.
В стане оппозиции, тех, кто правее "нового курса" царило состояние
уныния и ожидания новой ломки. На страницах печати, отражавшей эти
настроения, о реформах говорилось только как об орудии чужеземного влияния,
о "ползучем социализме".
Рузвельт, напротив, стремился сохранить "новому курсу" ореол
надпартийности, всенародности. Социальные и политические размежевания в
стране углублялись. Ожесточенные нападки на президента и его курс из стана
правых усиливались. В окружении президента опасались покушения на его
жизнь.
Правые силы подняли голову. Однако и президент был сам убежден, что
его реформаторство должно носить строго ограниченный характер, не
затрагивая основ социально-экономической системы. К 1936 году "новый курс"
выдохся, попытка подновить экономическую систему без фундаментальных
перемен достигла своего предела. Как признавал в 1937 году сам президент:
"Огромное число американцев оставались плохо одетыми, голодными, не
имеющими достойного человека жилища". Но Рузвельт не оставлял мысль о
дальнейших преобразованиях, чтобы, как он однажды выразился: "Сделать США
современным государством где ни будь к концу сороковых годов". В преддверии
новых выборов 1940 года Рузвельт вновь обратился к испытанному
пропагандистскому способу - апелляции к "забытому человеку".
Весной и летом 1937 года рабочее движение начинает решительную борьбу
за свои права, против "открытого цеха". Стачки сотрясают промышленность.
Высшей точки достигло движение безработных, активизировалась борьба черных
американцев.
Реакция подняла крик о "провокационной роли" реформистской
деятельности администрации "нового курса". Между тем все острее вставал
вопрос о том, "возможно ли в условиях нашего общественного уклада
обеспечить каждой семье безопасность и освободить ее от гнета нищеты и
нужды". Пришлось признать, что безработица - вечный спутник современного
капитализма. Мечта либералов - запустить на полный ход производственный
механизм, пораженный кризисом - оказалась неосуществимой. Экономическая
система ставит жесткие пределы способности правительства управлять
механизмом общественного производства. В 1937 году проявились признаки
нового надвигающегося кризиса.
В условиях постоянно высокой безработицы система общественных работ
превращалась в постоянно действующий сектор экономики, то есть частичное
огосударствление рынка наемного труда. Этот сектор играл роль
предохранительного клапана для системы и не составлял конкуренции частному
сектору, так как ставки заработной платы были в два - три раза ниже, чем на
частных предприятиях. Наиболее последовательные апологеты "нового курса"
считали, что спасение капитализма - в далеко идущем "приспособлении к
реальности жизни, на которое частный капитал должен решиться как в своей
повседневной деятельности, так и в мировоззрении".
Резкое обострение классовой борьбы и вновь обретенное буржуазией
чувство уверенности в прочности ее экономических и политических позиций
создавали благоприятную среду для реакции и свертывания "нового курса".
Рузвельт всегда был предрасположен к компромиссу и интриганству. В
преддверии президентских выборов 1940 года он стремился удержать левые и
прогрессистские силы под своим влиянием и укрепить в тоже время свои
позиции на правом фланге социального спектра. Определилась новая линия на
сближение администрации "нового курса" с крупным капиталом. Было дано
понять, что президент не будет больше тревожить капитал реформами.
Рузвельт в канун новых выборов.
Историки много пишут по поводу того, когда Рузвельт принял решение
(одно из самых трудных в его политической карьере) о выдвижении своей
кандидатуры на пост президента в третий раз. Все сходятся на том, что это
случилось где-то после нападения Гитлера на Польшу т. е. после 1 сентября
1939 года. Есть все основания, однако, считать , что именно беседы в Уорм-
Спрингсе в марте - апреле 1939 года окончательно утвердили Рузвельта в
мнении не оставлять поста президента в критический момент нарастания
военной угрозы, с одной стороны, и внутренней нестабильности, активизации
реакционных элементов - с другой. Какую роль в этом сыграл Гарри Гопкинс
- несостоявшийся кандидат в президенты - так и остается неизвестным: он
всегда тщательно хранил молчание.
Но именно Гопкинс возвестил о начале контрнаступления либералов,
объявив, что у них есть лидер, способный, как никто другой, сплотить нацию
и вернуть ей динамическое руководство, столь необходимое в условиях
мирового кризиса. В прессе было много разговоров по поводу раскола в
лагере демократов и абсолютной невозможности для Рузвельта баллотироваться
в третий раз. Тем внушительнее прозвучало заявление Гопкинса в поддержку
Рузвельта. Он сделал его 17 июня 1939 года "Окончательно, бесзаговорочно и
бесповоротно, - сказал он, - я сделал свой выбор в пользу Франклина Д.
Рузвельта, и я верю, что огромное большинство нашего народа солидарно со
мной". Это означало, что единственный претендент из старой плеяды
"ньюдиллеров", теоретически способный сохранить Белый дом за
демократической партией и оживить надежды идущих за ней избирателей на
возвращение конструктивной политики, добровольно отказывается от борьбы.
Оставался только Ф. Рузвельт: иного выбора у тех, кто опасался победы
реакции со всеми вытекающими отсюда последствиями для внутренней и внешней
политики страны, не было.
Оценка общей ситуации в связи с провозглашением республиканцами более
гибкой линии приводила Рузвельта к выводу о необходимости строить всю
кампанию на четком разграничении между достижениями либеральной реформы,
либерализмом и реакцией, относится к ней и тех, кто нападал на "новый
курс"
, исходя из каких-либо местных интересов.
Точно такой же представлялась сложившаяся расстановка сил и Икесу. Он
писал Робинсу в начале августа 1939 года: "Концентрированное богатство
собирается нанести поражение Рузвельту, если оно сможет, конечно, не
считаясь с катастрофическими последствиями для страны в целом. Я полагаю,
что концентрированное богатство всегда, во все времена было таким. Оно
абсолютно лишено чувства здравого смысла и морали... Но, как Вы сами
знаете, предприниматели, банкиры, угольные короли и строительные воротилы,
и я могу в этот перечень включить многих других, сейчас объединились для
борьбы с Рузвельтом. Что случиться в будущем, я не знаю, но считаю, что
самые трудные времена в впереди В лагере демократов, я думаю, их кандидатом
может быть только Рузвельт, и никто другой. Я твердо знаю, что есть много
людей в демократической партии, которые скорее предпочтут республиканцев
Рузвельту, поскольку жаждут, чтобы именно так и было". Угроза организации
настоящего экономического саботажа со стороны многих представителей
финансово-промышленного капитала, сообщал Р. Робинс, была реальна.
Нападение Германии на Польшу 1 сентября 1939 года и начало войны в
Европе открыли новую фазу избирательной компании. Стало ясно, что демократы
в большинстве своем не изменят лидеру, если он сам примет решение еще раз
сломать сложившуюся традицию и в третий раз согласится не выдвижение своей
кандидатуры. Даже в монополистической верхушке, где с недоверием и без
всяких симпатий относились к Рузвельту, настроения начали меняться в его
пользу. Джон Херц писал Рузвельту 11 июня 1940 года, за месяц до открытия
съезда демократической партии в Чикаго: "Недавно я беседовал с группой
чикагских бизнесменов, которые политически враждебно относятся к Вам, но
сейчас они все до одного сошлись на том, что время для партийных раздоров
осталось позади и что Вы заслуживаете и потому получите поддержку у всех
настоящих американцев. Дюди в Чикаго (он имел в виду деловые круги),
которых я знаю, в конце концов пришли к выводу, что изоляционизм мертв и
что все мы должны сейчас смотреть на вещи реально". Рузвельт, не забывая
обид, не дал спровоцировать себя на откровенность, попросив Гопкинса
подготовить ответное письмо - лаконичное, но внушительное. "Я убежден, -
писал президент, - что подавляющее большинство американцев полно решимости
защитить демократию любыми способами, которые будут признаны необходимыми".
Рузвельт остался верен себе; он говорил мало и больше намеками, всем
понятными. Может быть, только Джим Фарли, мечтавший стать кандидатом
демократов и рассчитывающий на поддержку антирузвельтовской фракции в
партии, не соглашался признать за Рузвельтом права быть кандидатом в третий
раз. Побывав летом 1940 года, накануне съезда демократов, в Гайд-парке, он
посоветовал Рузвельту в случае, если его выдвинут, поступить точно так же,
как это сделал много лет назад Шерман, - выступить с заявлением об отказе
баллотироваться и выполнять обязанности президента в случае избрания.
Рузвельт сказал Фарли, что он в сложившихся условиях так поступить не
может; если народ того захочет, он не сможет уклониться от выполнения
своего долга.
К тому времени положение Гопкинса в "кухонном кабинете" Белого дома
окончательно определилось - его место ближайшего помощника президента,
генератора идей, исполнителя самых сложных поручений и соавтора речей никто
не мог бы оспорить. Все чаще Гопкинсу приходилось выступать и в новом для
него амплуа - советника по внешнеполитическим вопросам. Не будет
преувеличением сказать, что такой поворот не предвидел ни он сам, ни
президент, потому что в конце августа 1939 года врачи, вновь уложившие
Гопкинся в постель, сообщили президенту, что дни министра торговли сочтены.
Пролежав в клинике пять месяцев, измученный лечением, Гопкинс вернулся в
январе 1940 года к политической деятельности. Однако прямого отношения к
обязанностям министра торговли она уже не имела.
В Европе в это время шла мировая война, развязанная фашизмом, пылали
города и исчезали государства. 9 апреля 1940 года германские войска
вторглись на территорию Дании и высадились в Норвегии. 10 мая 1940 года
окончательно рухнули надежды мюнхенцев в Лондоне и Париже удержать Гитлера
от перехода к "настоящей войне" на Западе.
Дуглас писал:
"Я рассматриваю ситуацию следующим образом. Если Гитлер справится с
Англией (а его шансы на это по крайне мере благоприятны), он предложит
"мир" нашей стране. Фактически пропаганда в пользу этого уже ведется. Он
сделает ряд жестов, демонстрирующих его желание заключить с нами сделку. Он
будет изображать дело так, будто хочет привлечь нас к реконструкции Европы.
Он пойдет на все возможные уловки, чтобы перетянуть на свою сторону
предпринимательские круги нашей страны, обещая им высокие прибыли и т. д.
Многие в нашей стране уже говорят, что мы "можем иметь дело с Гитлером",
если только нам позволят это.
То, что случилось с Англией и Францией и другими странами, может
случиться и с нами, ибо наши финансовые и промышленные тузы действовали бы
точно так же, как поступал Чемберлен в аналогичных обстоятельствах. А
между тем в случае именно такого развития событий, пока бизнес будет занят
своей игрой ради прибылей, Гитлер деморализует нашу страну пропагандой,
подогревая разногласия, нерешительность, убаюкивания призывами к
бездеятельности. Если мы встанем на этот путь, все погибло, потому что
окажемся в зависимости от Гитлера на мировых рынках и в наших домашних
делах. Как государство, мы столкнемся с величайшей угрозой в нашей истории.
Нацистская мечта к 1944 году поставит нас не колени будет близка к
осуществлению".
Картина, нарисованная Дугласом, произвела глубокое впечатление на
Гопкинса, первым ознакомившегося с меморандумом судьи. С пометками Гопкинся
документ лег на стол президента. Концовка документа была обращена
непосредственно к Рузвельту: "Я надеюсь, что в интересах нашей страны Вы
дадите согласие на выдвижение Вашей кандидатуры".
Формально Рузвельт еще не дал согласия, но решение им было принято
бесповоротно. Доказательство тому все, кто способен был трезво судить о
ходе предвыборной борьбы, увидели в назначении Рузвельтом 20 июня 1940
года, в канун начала работы съезда республиканской партии, двух видных
республиканцев, Стимсона и Нокса, соответственно на посты военного и военно-
морского министра. Боссы республиканской партии были взбешены, однако
Рузвельт добился важного преимущества. Он ознаменовал начало своей
избирательной компании не словесной бравадой, а всем понятным призывом к
избирателям противопоставить национальное единство главному противнику в
компании 1940 года - Гитлеру.
Далее все шло так, как было смоделировано в ходе детального обсуждения
в Овальном кабинете Белого дома, в беседах с глазу на глаз между
президентом и его помощником, отправившимся с особым поручением в Чикаго
накануне открытия там съезда демократической партии. Задача, стоявшая перед
Гопкинсом, была не из легких, ибо Рузвельт непременным условием выдвижения
своей кандидатуры поставил одобрение ее подавляющим большинством ( не
более 150 голосов против). К тому же нужно было буквально на ходу заняться
приведением в порядок расстроенных рядов демократов, а заодно и
нейтрализацией опасной группировки Фарли, все еще видевшего себя боссом
партийной машины демократов, ее фаворитом. Обосновавшийся со своими
помощниками в номере отеля "Блэкстоун", соединенным прямой телефонной
связью с Белым домом, Гопскнис в считанные часы доказал, что командный
пункт съезда находится там, где расположен его, Гопскинса, аппарат и узел
связи.
15 июля 1940 года мэр Чикаго Эдвард Келли, босс чикагской партийной
машины демократов, выступил с речью: он сказал делегатам, что "спасение
нации находится в руках одного человека". Когда вслед за тем сенатор А.
Бакли начал читать послание Рузвельта, в котором президент заявлял о своем
нежелании оставаться на посту президента третий раз, ему не дали закончить.
Зал взорвался хором голосов: "Мы хотим только Рузвельта !", "Америка
хочет Рузвельта !", "Все хотят Рузвельта !". Голосование, проведенное
вечером на следующий день, было почти единодушным. Делегаты съезда
демократической партии избрали своим кандидатом в президенты США Франклина
Рузвельта. Проблема третьего срока утонула в патриотическом порыве.
Начало второй мировой войны.
Захват Гитлером Чехословакии, а Италией Албании вынудили Рузвельта
обратиться к Гитлеру и Муссолини с личным посланием с просьбой дать
заверения, что в течении 10 лет они не нападут ни на одну из 31
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5