Saw the remnants of our people
Sweeping westward, wild and woeful,
Like the cloud-rack of a tempest,
Like the withered leaves of Autumn!" (XXI, 222-230)
Аллитерация в этом отрывке усиливает значение ключевого слова westward,
возвещающее экспансию чужих племен с востока на запад и dark drearier,
выражающие идею грядущих зловещих времен.
Лонгфелло использует звуковую инструментовку и для создания
определенного настроения. В заключительной главе поэмы появлению людей
белой расы на земле североамериканских индейцев предшествует описание
летнего солнечного утра, наполненного радостью пробуждающейся природы и
предвещающего только спокойствие, безмятежность и безоблачное счастье. На
лице Гайаваты уже нет следов скорби и печали. Они, кажется, покинули его,
как покидает туман зеленый луг и лес, когда солнце поднимается высоко.
Но вот вдали раздаются какие-то звуки, похожие на плеск воды, потом
видны какие-то смутные очертания. Певцу кажется, что это птицы, населяющие
прибрежные воды, озера Gitche-Gumee, Big Sea-Water; привычные слушателю
heron, the Shuh-shuh-gah; wild goose, Waw-be-wawa; Shingebis, the diver;
the pelican, the Shada. Но шум приближается и становится ясно, что это шум
весел лодки canoe, а в ней белые люди (the Black Robe chief, the Prophet,
the Priest of Prayer, the Pale-face and his companions). Состояние
безмятежного спокойствия сменяется тревогой ожидания, а затем и печалью.
Приходит конец привычному укладу жизни, появляется новая цивилизация,
которая разрушит мир людей, живущих в тесном единении с природой, с
населяющими их землю животными, птицами, насекомыми, растениями. Гайавата
знает это. Индейские племена не вняли наставлениям Верховного Божества и
советам его пророка Гайаваты. Гайавата должен покинуть их.
Все эти факты известны из содержания поэмы, из того, что говорится в
заключительных словах. Но переход от настроения безмятежного покоя и
радости к ожиданию чего-то тревожного и печального создается подбором
звуков, вызывающих соответствующие ассоциации. Сначала идут слова с чистым,
плавным музыкальным звуком [l], символизирующим плеск воды, затем
подключается звук [r], в котором больше шума, чем в [l], но который еще не
предвещает ничего плохого.
O'er the water floating, flying,
Something in the hazy distance,
Something in the mists of morning,
Loomed and lifted from the water,
Now seemed floating, now seemed flying,
Coming nearer, nearer, nearer. (XXII, 37-42)
Напряжение ожидания создается также ретардацией действия специально
задерживаемого с помощью повтора something, очень расплывчатого по
значению, ничего точно не называющего, но отодвигающего упоминание
действия. Параллельные конструкции с лексическим повтором now seemed
имитируют движение лодки и повтор nearer убыстряют действие, но не
настолько, чтобы знать, что движется к берегу. Следующая строфа не
объясняет, кто же плывет или летит к берегу. В ней только делается
предположение, что это может быть. В инструментовке (в звуковом подборе
слов) уже почти нет звуков [l], [m], [r]. Их заменяет звук [(] в индейских
названиях птиц. Он символизирует приближающийся шум, не понятно кем
производимый и вызывающий тревогу.
Was it Shingebis the diver?
Or the pelican, the Shada?
Or the heron, the Shuh-shuh-gah?
Or the white goose, Waw-be-wawa,
With the water dripping, flashing,
From its glossy neck and feathers? (XXII, 43-48)
Шум, создаваемый этим звуком, дополняется и усиливается звуками [d] в
diver, Shada, и [h] в heron, звук плеска воды [l] сохраняется только в
pelican, glossy, flashing.
It was neither goose nor diver,
Neither pelican nor heron,
Through the shining mist of morning,
But a birch canoe with paddles,
Rising, sinking on the water,
Dripping, flashing in the sunshine;
And within it came a people
From the distant land of Wabun,
From the farthest realms of morning
Came the Black-Robe chief, the Prophet,
He the Priest of Prayer, the Pale-face,
With his guides and his companions. (XXII, 49-61)
В заключительной строфе эпизода сообщение об источнике звуков по-
прежнему отодвигается назад. Опять появляются звуки, имитирующие плеск воды
(floating, flying, flashing, pelican, paddles). Появляется лодка с
бледнолицыми пришельцами, о которых Гайавата знал, но не хотел верить.
Печальное чувство охватывает Гайавату. Оно создается аллитерацией [p] в a
people, Prophet, Priest of Prayer, the Pale-face, companions, эпифорой и
значением слова black. Черный цвет у индейцев – цвет смерти. Гайавата,
составляя пиктографическую письменность индейцев, изобразил жизнь и смерть
двумя кругами. Жизнь обозначил белым кружком, а кружок, обозначающий
Смерть, сделал черным (darkened, XIV, 59-60).
Вывод:
Звукопись в поэме используется для достижения красоты звучания,
создания звуковых образов, целых картин и передачи настроения.
Инструментами звукописи являются аллитерация, звукоподражание, повторы.
Ведущая роль принадлежит аллитерации.
В поэме звукопись как создание единичного образа, встречается чаще,
чем создание картин. Для этого может быть достаточным повтор звука в двух
словах одной строки. Создание нескольких звуковых образов целой картины в
поэме охватывает строфу, а чаще несколько строф и аллитерация в них не
ограничивается повтором одного звука, а требует подбора нескольких звуков
для описания всех планов картины.
В поэме при помощи подбора звуков создана картина севера страны
индейцев в суровую холодную зиму и образ свирепствующего Северного Ветра.
Звукопись также использована как создание звукового фона изготовления
Верховным Божеством трубки мира, а также картины разрушительных и
губительных перемен в жизни индейцев с приходом людей белой расы с востока
и глубокой печали главного героя поэмы.
3.5. Повтор
В работе повтором называется повтор слов, словосочетаний или
предложений для их выделения в экспрессивно стилистических целях, в
условиях достаточной тесноты ряда, т.е. достаточно близко друг от друга,
чтобы их можно было заметить. Повтор слов, словосочетаний и предложений,
как стилистическое выразительное средство исследователи относят к разным
языковым уровням - к фонетическим (Арнольд), лексическим (Кухаренко),
синтаксическим (Гальперин). Мы рассматриваем их как фонетические
стилистические средства. Повтор одно из самых частых стилистических
средств в поэме Лонгфелло. Нет, пожалуй, ни одной строфы не говоря о главе,
в которых повтор не занимал бы ведущую роль. В поэме встречаются повторы
всех уровней языка, звуков или аллитерация, повтор слов, словосочетаний или
предложений, синтаксических структур. Кроме того, на всем протяжении поэмы
все эти виды повтора конвергируют, придавая сказу эпический песенный
характер.
Несмотря на то, что число повторов индейских реалий и их английских
эквивалентов значительно уступают числу повторов слов не отражающих
индейскую действительность (за счёт повтора предлогов, союзов, глаголов),
роль экспрессивно стилистической функции повтора индейских реалий в поэме
достаточно велика потому, что они отображают все стороны жизни индейцев
Оджибуэй и имеют разнообразную форму проявления. Это может быть повтор
самой индейской реалии
From the full moon, fell Nokomis,
Fell the beautiful Nokomis (III, 3-4)
повтор реалии через английский эквивалент
Chetowaik, the plover, sang them (Вст., 32)
повтор английского эквивалента
Filled the pipe with bark of willow
With the bark of the red willow (I, 23-24)
повтор соположения реалии и её английского эквивалента
Shingebis, the diver feared not,
Shingebis, the diver cared not (II, 174-175)
Характерной особенностью функционирования повторов индейских реалий и
их английских эквивалентов является повтор понятия через синонимы. Они
очень часто встречаются в поэме. Так, например, Song (The Song of Hiawatha)
повторяется через синонимы legends, Indian legends, traditions, stories,
ballads, nations legends, simple story, voices, inscription, letter,
перемежаясь с сочетанием this song of Hiawatha, которое в качестве рефрена
заключает последние пять строф вступления. Реалия wigwam повторяется как
lodge, home (lodge of snowdrifts – his home among the icebergs). Muskoday
через meadow, prairie:
On the Muskoday, the meadow,
On the prairie full of blossoms, (III, 15-16)
Hiawatha – a prophet, a deliverer
I will send a Prophet to you,
A Deliverer of the nations (II, 116-117)
В качестве повтора могут использоваться стилистические синонимы
In the vale of Tawasentha,
In the green and silent valley (Вст., 41-42)
Далее в работе повторы исследуются конкретнее с учетом их позиционных
и метрических особенностей, а именно: по их позиции в объединенных повтором
стихах, по степени тесноты ряда и глубине повтора (по количеству строк с
повтором одного слова или словосочетания). По позиции повторяющихся слов в
строке мы рассматриваем повтор – соположение реалии и ее английского
эквивалента, повтор – анафора, повтор – эпифора, анадиплозис или подхват,
цепь повторов и кольцевой повтор. Кроме того, в работе исследуется рефрен,
повтор слова, словосочетания, предложения, отличающийся от других видов,
значительной степенью расширения тесноты ряда, но позиционно имеющий формы
анафоры, эпифоры и рамочной конструкции.
3.5.1. Соположение индейской реалии и ее эквивалента
Семантизация индейских реалий в поэме осуществляется с помощью
перевода или перифрастического объяснения значения. Реалия и ее эквивалент
сопологаются в тексте поэмы или употребляются отдельно. Соположение реалий
и ее эквивалента уже само по себе представляет повтор, особенно если
эквивалент является перифразой или объяснением. В тексте эти сочетания
повторяются часто, так что когда речь идет о богах, героях, животных,
растениях, роль которых велика в жизнедеятельности людей, индейская реалия,
отражающая достоинства, недостатки, характер его носителя, может
восприниматься как имя или прозвище. Например, белый кролик Wabasso,
голубая цапля Shuh-shuh-gah, ржанка Chetowaik, дикий гусь Wawa, the loon
Mahng, the grouse Mushkodasa, the sturgeon Nahma (Mishe-Nahma), the
seagulls Kayoshk, the squirrel Adjidaumo, the pike the Maskenozha
(Kenozha), Kagh, the hedgehog, the West Wind Mudjekeewis первоначально, как
правило, называются индейскими и английским или английским и индейскими
словами одновременно, затем по мере того как идет рассказ одним из них, но
часто обоими:
Chetowaik, the plover, sang them,
Mahng, the loon, the wild-goose, Wawa,
The blue heron, the Shuh-shuh-gah,
And the grouse, the Mushkodasa!" (Вст., 32-35)
Oh, beware of Mudjekeewis,
Of the West-Wind, Mudjekeewis; (III, 34-35)
Smoked the calumet, the Peace Pipe (I, 30)
On the Muskoday, the meadow (III, 15)
“Do not shoot us, Hiawatha!”
Sang the robin, the Opechee,
Sang the bluebird, the Owaissa (III, 176-179)
Up the oak-tree, close behind him
Sprang the squirrel Adjidaumo (III, 181-182)
He had mittens, Minjekahwun (IV, 16)
Этот список и примеры можно было бы продолжать долго, потому что
большинство реалий из списка индейских слов, приложенного к поэме
многократно, употребляются соположенными в повествовании. Не
семантизируются в поэме такие реалии как pemican, wigwam, Mudway-aushka
(sound of waves), Minne-wawa (the sound of wind in the trees), totem, Ugh –
потому что pemican и wigwam, totem хорошо известны читателю, к тому же
wigwam заменяется его английским синонимом – lodge, а значения ugh – yes,
Mudway-aushka – звук волн, набегающих на берег, Minne-Wawa – звук ветра в
деревьях, Baim-Wawa – раскаты грома выводятся из контекста. Некоторые
индейские реалии и их английские эквиваленты не встретились в поэме в
повторе-соположении. Их перевод или объяснение дается в следующей строке
или в конце синтаксического целого, куда они входят.
Соположение индейских реалий и их английских эквивалентов играет очень
большую роль в создании национального колорита страны, где люди, животные,
растения и окружающая их природа (ландшафт), погода, явления природы
образуют гармоничное целое, в котором есть место и назначение каждому и
каждый на своем месте и в своем назначении так же важен, как и все
остальные, где ветры, бури, гром, молния могут иметь человеческий облик и
как человек влюбляться, страдать от неразделенной любви, жениться, бросать
жен, иметь детей, и в минуты трудности просить помощь у белки, чаек, бобра,
где не убивают животных, мясо которых они не едят или не носят их мех и
шкуру в качестве одежды, где человек, зная какую боль он причиняет
деревьям, срезая их ветви, просит их дать ему свою кору, ветви, кусочек
корня, чтобы построить лодку. Чтобы воссоздать атмосферу этого мира
Лонгфелло должен был наполнить его всеми: животными, насекомыми,
растениями, большими и маленькими, включить в повествовании реки, озера,
ручейки, горы, холмы, поля, леса, болота и назвать их в поэме индейскими
именами и не только упомянуть их мимоходом, а показать их каждодневное
сосуществование с человеком. Появляясь в повествовании в индейском и
английском звучании вместе, сопологаясь, привычные всем читателям, живущим
в северных и средних широтах белки, орлы, вороны, кролики, гусеницы, бобры,
ежи, крыжовник, голубика (blueberry), мята (spearmint), кузнечики, пауки
получают дополнительную окраску чего-то необычного, отличающегося от того,
что мы видим в повседневной жизни – ореол сказочности, экзотичности,
свойственных только стране древних индейцев Северной Америки.
У нас нет данных относительно того, содержат ли какие-то индейские
названия образное начало в своей этимологии. Текст поэмы дает возможность
предположить подобное. Гайавата благодарит белку и чаек, которые помогли
ему выбраться из чрева гигантского осетра Mishe-Nahma, заглотившего
Гайавату вместе с его лодкой.
"O my little friend, the squirrel,
Bravely have you toiled to help me;
Take the thanks of Hiawatha,
And the name which now he gives you;
For hereafter and forever
Boys shall call you Adjidaumo,
Tail-in-air the boys shall call you!" (VIII, 147-153)
"O ye sea-gulls! O my brothers!
I have slain the sturgeon, Nahma;
Make the rifts a little larger,
With your claws the openings widen,
Set me free from this dark prison,
And henceforward and forever
Men shall speak of your achievements,
Calling you Kayoshk, the sea-gulls,
Yes, Kayoshk, the Noble Scratchers!" (VIII, 177-186)
Внутренняя форма индейских реалий Adjidaumo и Kayoshk по-видимому, содержат
эти образы.
Соположение индейской реалии и ее эквивалента – прекрасный способ
семантизации значения индейского слова, который не требует усилий, чтобы
запомнить, что оно означает. Используя в повествовании то индейскую реалию,
где-то дальше английский эквивалент, Лонгфелло все время возвращается к
сочетанию индейского и английского слов на случай, если значение индейского
слова забудется. Например, ручей и птицы (синица, малиновка, козодой)
слушают Чибиабоса, музыканта и певца, друга Гайаваты, и просят научить их
слагать песни и исполнять их так, как он это делает. Слушают его и белка, и
кролик.
From the hollow reeds he fashioned
Flutes so musical and mellow,
That the brook, the Sebowisha,
Ceased to murmur in the woodland,
That the wood-birds ceased from singing,
And the squirrel, Adjidaumo,
Ceased his chatter in the oak-tree,
And the rabbit, the Wabasso,
Sat upright to look and listen. (VI, 31-39)
Yes, the bluebird, the Owaissa,
Envious, said, "O Chibiabos,
Teach me tones as wild and wayward,
Teach me songs as full of frenzy!"
Yes, the robin, the Opechee,
Joyous, said, "O Chibiabos,
Teach me tones as sweet and tender,
Teach me songs as full of gladness!"
And the whippoorwill, Wawonaissa,
Sobbing, said, "O Chibiabos, (VI, 40-49)
Когда Чибиабос погиб в XV главе и его оплакивали тот же ручей и те же
птицы, Лонгфелло использовал их английские и индейские названия.
Sighed the rivulet, Sebowisha,
Sang the bluebird, the Owaissa,
And at night through all the forest
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10
